Финальная программа - [2]

— Так мало? — без малейшей тени иронии произнес Джерри.

— Махаюга делится на четыре юга, или периода. Нынешний цикл близится к концу. Этот период — последний из четырех.

— А что это за периоды?

— О, дайте подумать… Сатьяюга, Золотой Век; это относилось к первым четырем десятым цикла. Потом была Третаюга, второй Век, занявший восемьсот шестьдесят четыре тысячи лет. Третий Век — Двапараюга (вы улавливаете отголоски обычного языка древних?) длился лишь две десятых полного цикла. Я думаю, это правильно, как вам кажется? Как сильно мы в эти дни полагаемся на наши вычислительные машины! Калиюга — естественно, настоящий период. Начался он, как помнится, в полночь с семнадцатого на восемнадцатое февраля три тысячи сто второго года до нашей эры.

— А что такое Калиюга?

— Черный Век, мистер Корнелиус. Ха! Ха!

— И как долго он предположительно продлится?

— Всего лишь одну десятую Махаюги.

— Так у нас, значит, полно времени?

— О, да.

— А потом, в конце манвантара[5], цикл повторится? Полностью вся история снова!

— Некоторые так считают; другие думают, что циклы слегка различаются. В основном здесь просматривается продолжение наших представлений относительно перевоплощения. Странная вещь: современная физика начинает подтверждать эти данные — в понятиях полного преобразования галактики и прочего. Я вынужден признать, что чем больше я читаю трудов, издаваемых в наши дни, тем большее сомнение меня охватывает по поводу выбора между тем, что я думал как индуист, и тем, что я познал как физик. Требуется самодисциплина, чтобы разделить эти понятия в моей голове.

— А почему вы думаете над этим, профессор?

— Старина, моя карьера в Университете пострадает, если я позволю мистицизму проникнуть в логику.

В голосе брамина чувствовался легкий налет язвительности, и Джерри не мог не улыбнуться.

— И все же космологические теории смешиваются и впитывают одна другую, — сказал он. — В Европе есть люди, которые считают доисторическую цивилизацию столь же прогрессивной или даже более перспективной, чем наша собственная. Это сплетается с нашим первым веком, не так ли?

— Некоторые из моих друзей тоже задавались этой задачей. Возможно, это и естественно, но невероятно. Изысканные параболы, мистер Корнелиус, и ничего более. Отнюдь не мифические отражения большой науки, я думаю. Может быть, приукрашенные отзвуки большой философии.

— Приятное преувеличение.

— Эта мысль вполне в вашем характере. Может, и не следовало бы мне так говорить, но иной раз в моей голове вдруг возникает вопрос: почему во всех мистических космологиях, даже в некоторых из современных так называемых паранаучных направлениях, наш собственный период всегда определяется как век хаоса и раздора. Вот объяснение того, почему логическая сторона моего мышления мучается в сомнениях относительно того, в силу каких причин люди обращаются к мистицизму. Прошлое всегда лучше.

— Детство — счастливейший период жизни, за исключением того времени, когда вы сами — дитя, — подсказал Джерри.

— Понимаю вас; это верно.

— В отличие от прекрасных метафор, произведенных на свет вашими философами, которые — кто знает? — может быть, и не были верны?

— Вы увлекаете меня слишком далеко; однако вы изучали Веды[6]? Создается впечатление, что люди Запада больше изучают санскрит, чем мы; а мы — мы читаем Эйнштейна.

— Мы — тоже.

— У вас там больше времени для всяких занятий, старина. Вы ведь находитесь в конце вашего манвантара, да? А мы начали новый век.

— Удивительно!

— Я — как индуист — не говорю серьезно, но внутри веков имеются более короткие циклы. Некоторые из моих более метафизически настроенных знакомых предсказали, что мы стоим в конце такого цикла.

— Однако значимость наших забот снижается в сравнении с интервалом даже в четыреста тридцать две тысячи лет.

— Это — типичная мысль человека с Запада, мистер Корнелиус, — улыбнулся Хира. — Что есть время? Насколько длинны миллисекунда или тысячелетие? Если древние хинду были правы, то мы встречались прежде в Ангкоре и встретимся впредь, и дата всегда будет сегодняшняя: тридцать первое октября тысяча девятьсот шестьдесят… года. Интересно: в следующем манвантара что-нибудь изменится? Спустятся ли боги на Землю? Станет ли человек…

Джерри Корнелиус поднялся:

— Кто знает? Давайте тогда и сравним. Увидимся, профессор.

— В это время в следующем манвантара?

— Если хотите…

— Куда вы сейчас направляетесь? — Индиец тоже поднялся, передавая Джерри маленький транзисторный радиоприемник.

— Благодарю. Я собираюсь в аэропорт Пномпеня, а оттуда — в Лондон. Хочу заказать гитару.

Хира последовал за ним через руины, карабкаясь по каменным глыбам.

— Вы — в «Хилтоне» Ангкора, да? Почему бы не задержаться еще на ночь в отеле?

— Что ж, хорошо.

Ночью они лежали в постели рядом, курили и разговаривали. Тяжелая противомоскитная сетка закрывала кровать, однако сквозь нее и окно за ней они могли видеть безоблачное небо.

— Вас очень интересует, насколько близки мы к открытию главного уравнения? — Голос Хиры наполнял теплый воздух, подобно жужжанию насекомых. Джерри пытался уснуть. — Всеобщего уравнения. Окончательного уравнения. Последнего уравнения, связывающего воедино всю информацию. Откроем ли когда?