Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи - [39]
Сегодняшний читатель отнесется к такому рассуждению с пониманием. Рикардо считал позицию своего друга абсурдной. "Мистер Мальтус ни разу не вспоминает о том, что сбережение ничем не отличается от расходования средств, которое заслуживает отдельного упоминания с его стороны", - порицал старшего товарища Рикардо[85]. Разумеется, он просто не мог понять, зачем человеку откладывать часть своей прибыли, если не ради расходов на оборудование и рабочую силу, призванных обеспечить дальнейшее увеличение этой самой прибыли.
Мальтус был поставлен в затруднительное положение. Как и Рикардо, он полагал, что для капиталиста сбережения, по сути, оборачивались новыми расходами. И все же он чувствовал нечто разумное в своей идее. Ах, если бы он только мог объяснить, что именно! Увы, этого ему не удалось. Однажды он попытался доказать, что накопление не было настолько неопровержимым фактом жизни, как полагал Рикардо:
Не один богатый торговец сколотил свое состояние несмотря на то, что едва ли не каждый год увеличивал свои щедрые траты на предметы роскоши и источники удовольствия[86].
Несчастный священник удостоился лишь сокрушительного ответа Рикардо:
Возможно, хотя его собрат купец, располагающий той же прибылью, но отказывающий себе в щедрых тратах на предметы роскоши и источники удовольствия, разбогатеет куда быстрее нашего героя[87].
Бедный Мальтус! Он никогда не был силен в открытой дискуссии. Наверное, он и сам знал, что его доводам действительно не хватает внятности. Однажды он даже написал: "Я придерживаюсь настолько высокого мнения об одаренности мистера Рикардо в области политической экономии и настолько убежден в его искренней любви к истине, что, признаюсь честно, не один раз, не считая возможным согласиться с правотой приводимых им аргументов, я был абсолютно подавлен его личностью"[88]. К глубокому сожалению последующих поколений, Мальтус так и не удосужился придать своим собственным аргументам убедительности или, на худой конец, изложить их понятным языком. В то время как Рикардо разбирался с проблемой распределения, Мальтус, сам того не подозревая, наткнулся на феномен подъемов и спадов, который через какое-то время захватит воображение экономистов всего мира. Мальтуса больше всего волновал вопрос: "Сколько Всего У Нас Есть?", Рикардо же был занят рассуждениями на скользкую тему: "Кому Что Достанется?" Неудивительно, что они так редко соглашались друг с другом - эти двое говорили о совершенно разных вещах.
Нам осталось обсудить последний, но довольно важный вопрос. Чем можно объяснить заметное отличие взглядов и методов анализа обоих героев этой главы от мировидения Адама Смита? Ответ на вопрос наглядно продемонстрирует нам механизм преобразования податливых, сырых впечатлений в строгую и устойчивую интеллектуальную конструкцию. Странным образом, несмотря на все расхождения в анализе, в прогнозах на будущее и соответствующих рекомендациях, позиция Мальтуса и Рикардо на базовом уровне почти не отличалась от системы воззрений Смита.
Каким же было это общее для всех восприятие окружающего мира? В его основе лежал взгляд на "общество" как огромный механизм. Он приводился в движение стремлением к получению прибыли, сдерживался повсеместно присутствующей силой конкуренции, а также тщательно следил за тем, чтобы, с одной стороны, отвести государству пространство для маневров, а с другой - удерживать его внутри этого пространства. Почему в таком случае они пришли к настолько разным выводам? Конечно, здесь не обошлось без личностного фактора, как не обходится никогда. Можно привести и иное, куда более серьезное объяснение. Оно затрагивает различия в восприятии тремя экономистами функционирования нашего общества. Эти различия не касаются мотива получения прибыли, роли рынка в экономике или роли государства - здесь все трое согласны между собой. А вот когда дело доходит до влияния технологических усовершенствований, подобного единства не наблюдается.
Согласно Смиту, воплощением подобных усовершенствований является разделение труда. Конечно, мы помним его восторженную оценку (пусть и с несколькими отрезвляющими оговорками) того, что этот процесс может сделать для производства конкретного товара, например булавок. Но мы также помним, что оценка Смита вовсе не предполагает, что, поспособствовав производству одного продукта, разделение труда тут же перекинется на новые изделия вроде тканей, чугуна и кто знает чего еще. Достигнув "полного обладания богатствами", страна останавливается в развитии или даже входит в полосу спада, и причину этого стоит искать прежде всего в технологии.
Подобные ограничения неведомы технологиям капиталистического производства, полвека спустя расцветавшим на глазах у Рикардо и Мальтуса. Прядильная машина "Дженни", паровой двигатель, пудлингование железа, как очень скоро стало очевидно, открывали совершенно новые возможности для роста. Настал конец Смитовой эпохи ограниченных возможностей для развития, с ним пришло и предчувствие проблем, которые принесет с собой эпоха начинающаяся. Во-первых, рост населения теперь представал в куда более мрачном свете, поскольку экономическое развитие не сдерживалось никакими барьерами. Следуя той же логике, растущее число возможностей для развития предполагало дальнейшее обогащение землевладельческого класса. Экономические системы Мальтуса и Рикардо ослаблены неурядицами и склоками. Вполне вероятно, что в этом можно винить произошедшие вследствие расширения технологических горизонтов изменения в общем взгляде на экономическую жизнь.
