Философы Древней Греции - [34]

применение этой теории; при помощи атомистической теории он пытается объяснять этические явления; мы в наше время меньше интересуемся логической строгостью теории или ее влиянием на мораль, а больше – ее применением в физике для описания и контроля. Теперь мы, возможно, находимся на пути к теории, которая объединит в себе высочайшие достоинства всех трех¹¹.

Мы могли бы значительно расширить этот список, но эти пункты, возможно, позволят вам ясно увидеть тот сплав строгой логики и полной объективности, который делает теорию Демокрита единственной в своем роде. В частности, необходимо обратить внимание на то, как в римском варианте наглядная образность мышления вносит путаницу в идеи этой теории и как современный вариант потерял ту остроту, которая делала классическую теорию особенно ясной и удовлетворительной. Сюда можно также добавить четыре более частных критических замечания, которые заставляют предположить, что для этой теории есть границы; и продолжают появляться новые критические высказывания¹².

Первое критическое замечание такое: в мире, как его представляет себе атомист, вообще не может быть никакой теории¹³. Заявление, что определенная теория в большинстве случаев верна и люди должны верить ей, предполагает, что какой-то теоретик изучил фактические данные и выбрал из нескольких возможных объяснений лучшее. Но если «все», и в том числе все физиологические процессы, «происходит по необходимости», тогда то, что думает любой человек, – необходимый автоматический результат имевших место ранее предпосылок. Обратите внимание: речь здесь идет не о том, что кто-то, верящий в истинность атомистической теории, не прав, а лишь о том, что он поступает непоследовательно, когда утверждает, что эта вера может быть чем-то большим, чем личной точкой зрения, отражающей его собственный прошлый опыт, и что поэтому он не имеет права говорить, будто кто-то другой обязан согласиться с ним.

Во-вторых, вопрос в том, действительно ли так называемые вторичные качества могут быть понижены в ранге до звания существующих «по соглашению»¹⁴. К примеру, чтобы объяснить, как черно-белый мир может вылядеть цветным, ученые разработали великолепную методику проведения лабораторных экспериментов, в которых образцы, составленные из бесцветных компонентов, позволяют узнать, как наблюдатель воспринимает цвет. Но думать, что это объясняет, как воспринимаю цвет «я», – самая настоящая забывчивость рассеянного милетца. Когда ученый смотрит на свой эксперимент как на моделирование мозга, он забывает, что сам является частью этого эксперимента. Допустим, он может показать, что сочетание бесцветных импульсов может вылядеть цветным, но он не показал, как наблюдатель узнает, что оно имеет этот цвет. Что в модели мозга соответствует экспериментатору в лаборатории, который видит (в двух значениях этого слова сразу – и наблюдает, и воспринимает именно зрением), как из бесцветного образа рождается цвет?

В-третьих, вопрос в том, является ли вообще «пустое пространство» внятно сформулированным научным понятием¹⁵. Если мы, как Демокрит, считаем пространство чистым небытием, то можем ли мы говорить, что оно «разделяет» атомы, которые в нем движутся? В отличие от двух первых это третье возражение не так непосредственно касается нашей современной теории, как возражения по двум более ранним версиям.

В-четвертых, можно возразить, что существуют наши собственные сознание нашей свободы, наше чувство ответственности и способность воспринимать цели и моральные ценности. Здесь атомистическая теория может оказаться в таком же положении, в какое попала элейская философия с отрицанием движения. Даже если все это в конечном счете иллюзия, разве не нужна теория, которая адекватно показала бы, как становится возможной такая иллюзия? А может ли выполнить такую задачу теория, которая с самого начала предполагает, что в реальном мире нет места свободе и моральным ценностям?

Возможно, первые теоретики-атомисты были слишком большими оптимистами, когда думали, что их идеи могут ответить на все вопросы философии. В следующих главах мы увидим, как новое внимание к человеку-наблюдателю привело к иному теоретическому синтезу – платоновскому идеализму, – и узнаем о завершающей попытке Аристотеля сочетать платонизм с материализмом, которая закончила собой классическую эллинскую эпоху в истории греческой мысли.

Я хотел бы сделать еще один, последний комментарий по поводу отношения техники к атомистической теории, а именно: обратить внимание на то, что эта теория всегда приносила пользу, когда ее применяли на практике. Это очень полезный взгляд для изобретателя или инженера, который хочет заставить ряд механических деталей автоматически работать вместе и выполнять определенную полезную функцию. Разве могла бы такая теория показаться правдоподобной и оставаться такой важной частью умственной жизни в культуре, если бы не было техники, способной придать таким взглядам образное правдоподобие и иллюстрировать их конкретными примерами? Разумеется, любой человек ответит «нет», и действительно, тот факт, что в Древней Индии атомистическую теорию обдумывали теоретически, но отвергли как неправдоподобную, согласуется с нашими расчетами