Философия свободы - [69]

Маркс описывал переходную фазу от капитализма к коммунистическому раю как «диктатуру пролетариата», которая могла приводить к «некоторым неудобствам», по его собственным словам. Пока высшая фаза коммунизма не будет достигнута, необходим строгий контроль. В само́м утопическом государстве, после достижения высшей фазы, наступит полная свобода, и даже государство прекратит существование, однако путь к этому обществу требует угнетения индивидуальной свободы. А поскольку реализовать утопию невозможно, несвобода будет перманентной. По крайней мере, в попытке реализовать коммунизм эта «переходная фаза» оказалась бесконечной.

В работе «Государство и революция» Ленин утверждал, что при диктатуре пролетариата нет необходимости прибегать к тотальному принуждению, необходимо преследовать лишь врагов государства и революции, ведь режим должен служить народу[329]. Проблема, однако, заключалась в том, что народ не соответствовал представлениям Ленина, а позднее и Сталина, о том, каким он должен быть, а следовательно, повышался уровень насилия и принуждения по отношению к тем рабочим и крестьянам, которым этот режим должен был служить.

Можно было бы предположить, что насилие и принуждение в данном конкретном случае были скорее пережитками царского режима, нежели свойствами самого коммунизма. Но дело совсем не в этом. Разумеется, людей казнили и в царские времена, однако число казненных за последние 50 лет царского режима составляло приблизительно 14 000 человек, тогда как за первые шесть лет после революции по приказам ЧК было убито 200 000 человек[330]. Таким образом, число казненных выросло с 280 до 33000 человек за год, то есть в 120 раз. В тайной полиции царской России было около 15 000 служащих, тогда как в ЧК в 1921 году насчитывалось 250 000 работников. При царе существовал принудительный труд, но далеко не в тех объемах, что при большевиках. Я привожу все эти факты не для того, чтобы приукрасить монархию – у меня нет для этого никаких причин, – но чтобы показать, насколько жестокими переменами сопровождалась большевистская революция. Угнетение народа не было пережитком царского времени, оно было продуктом утопической идеологии.

Ленин открыто заявлял, что люди, которые будут жить при высшей фазе коммунизма, совсем не похожи на тех обычных людей, которых он видел в реальном обществе вокруг себя. Коммунистический рай не смог бы существовать с обычными людьми. С этой точки зрения целью коммунистической революции было не столько освобождение существующих людей, сколько устранение их или по крайней мере их радикальная трансформация. Необходимо было создать новый тип людей. В отличие от нацизма, большевизм не был расистской идеологией, хотя некоторые аспекты расизма в нем все же содержались: в частности антисемитизм Маркса, принявший довольно радикальную форму при Сталине. Как и нацисты, большевики считали, что новый человек будет создан при помощи науки, хотя в обоих случаях речь идет скорее о подогнанных под идеологию псевдонаучных представлениях.

Сразу после революции начал складываться класс людей, терявших свои права, включая право на получение пищи[331]. Уже в 1918 году эта категория деклассированных насчитывала пять миллионов человек. Это, мягко говоря, необычно, учитывая, что революция была основана на идеологии эгалитаризма. Начиная с 1932 года все советские граждане были обязаны постоянно носить при себе паспорт, и в этих паспортах люди были категоризированы не только по возрасту и полу, но также по социальному классу и национальности. Была заявлена цель очистить большие города от нежелательных элементов, что привело к массовым депортациям, жертвы которых были обречены на нищету и весьма вероятную смерть[332]. Чистки при Сталине носили гораздо более расистский характер, чем принято считать. Они были направлены главным образом против выходцев с Кавказа и из Крыма, но также и против азиатов, евреев и т. д. Впрочем, этническая принадлежность была лишь одним из критериев. Разряд нежелательных постоянно пополнялся все новыми группами населения. Истинной причиной чисток была постоянная паранойя большевиков, которым якобы угрожали подрывные силы. Массовые аресты в Советском Союзе приобрели огромный размах в 1937 году, когда многие начали жаловаться, что общество, в котором они живут, не соответствует их ожиданиям. Все было совсем не так, как обещала утопия. Это привело не к решению проблем идеологии, а к поиску все новых козлов отпущения. Виновниками неудачи были объявлены регрессивные элементы, подрывавшие развитие утопии. Идеологическая доктрина была, разумеется, важным элементом перевоспитания людей, но злейшие враги революции должны были быть сурово наказаны принудительным трудом, а если они были совершенно безнадежны и не подлежали исправлению, их необходимо было устранить. Человека должен был облагородить тяжелый труд. Лагеря ГУЛАГ представляли собой концентрационные лагеря, куда помещались отдельные лица и целые группы, угрожавшие чистоте общества, а следовательно, и утопии в целом.

Слово «троцкист» использовалось для обозначения особо опасных врагов партии, государства и революции, и его значение постоянно менялось в зависимости от смены политических обстоятельств и заключения новых альянсов, так что со временем достаточно было совсем немногих оснований, чтобы назвать человека «троцкистом». Членов Центрального Комитета партии не останавливало то, что врага невозможно было описать достаточно точно. Вместо этого они выводили все менее точные критерии выбора «врагов», так что в эту категорию попадало все больше кандидатов, включая не только самого «врага», но также его семью и друзей. Поразительнее всего то, что подавляющее большинство узников советских лагерей происходили из низших классов. В 1934 году 93,7 % всех заключенных имели лишь начальное образование или вовсе никакого, против 88,3 % в 1940 году. Судя по всему, пролетарской диктатуре не нужны были настоящие пролетарии. И в этом заключается самая суть проблемы: реальные люди на самом деле совсем не такие, как описано в утопиях, и предпочтение отдается не им.