Философия неравенства - [80]

Ожидание чувственного Царства Божьего на земле есть еврейский хилиазм. Евреи ждали Мессию – земного царя, который устроит на земле блаженное царство Израиля. И они отвергли Мессию, который явился в образе раба и учил, что Царство Его не от мира сего. Мессия-Распятый есть вечная противоположность мессии, осуществляющему Царство Божье на земле, приносящему земной рай. Утопия социального земного рая есть переживание еврейского хилиазма. Материалистический её характер не должен закрывать от нас её старых религиозно-юдаистических истоков. Христос-Распятый противится хилиастической утопии, проникшей в христианский мир, и отвергает её. Весь мир должен пройти через распятие, через Голгофу, прежде чем наступит Царство Божье, Царство Христово. Без свершения до конца тайны искупления человечество и мир не войдут в Царство Божье. А это и значит, что Царство Божье в этом мире, в материальном природном порядке – невозможно. Царство Божье есть совершенное преображение мира, переход в иное измерение бытия. Еврейский хилиазм хочет Мессию-Царя, который осуществит Царство Божье на земле без креста и распятия, в ветхой ещё природе. И еврействующий христианский хилиазм забывает Христа-Распятого и хочет перескочить через искупление в чувственное тысячелетнее царство Христово, на старой ещё земле, под старым ещё небом. Социализм и есть секуляризованный, оторванный от своих религиозных корней хилиазм. Утопия социального земного рая, земного совершенства и земного блаженства, земной абсолютности и есть забвение Христа-Распятого, нежелание разделить с ним Голгофу, отхождение от тайны искупления. В первооснове утопий земного рая лежит отрицание бессмертия, неверие в бессмертие, жадность к этому урывку земной жизни и похотливое отношение к её благам. Утопия Царства Божьего на земле, в материальной природе есть противление божественному миропорядку. Царство Божье подменяется безбожным царством.

Переход из плана исторического в план апокалиптический представляет неразрешимую для разума антиномию. Разум склонен мыслить этот переход, как совершающийся в самой истории, как последний, завершающий период истории. Но это-то и есть оптический обман. Можно говорить об апокалиптической эпохе всемирной истории, об апокалиптических её знаках, но это не означает ещё перехода из истории в апокалиптический план. С другой стороны, нельзя мыслить конца, совершающегося в апокалиптическом плане, совершенно трансцендентно, относить его целиком к потустороннему миру. Апокалиптический план, к которому мы относим наступление конца мира, разрешение всемирной истории, нельзя мыслить ни совершенно имманентно, ни совершенно трансцендентно, ни исключительно посюсторонне, ни исключительно потусторонне. Это и есть антиномическая для нашего рационального сознания проблема отношения времени и вечности. Так, например, мыслить бессмертие как загробную, потустороннюю жизнь, в отличие от жизни земной, посюсторонней, есть рационалистическая ограниченность. Бессмертие раскрывается и в глубине каждого мгновения земной жизни. Так и внутри самой истории, в глубине её раскрывается конец, дан апокалипсис, как иное измерение её. Свершение же во времени есть лишь проекция того, что дано в глубине. Конец истории и преодоление истории не будет в истории, конец времени и преодоление времени не будет во времени. Но это не значит, что мы на веки веков обречены быть во власти дурной бесконечности исторического процесса, временного потока. Для христианского сознания есть всеразрешающий конец, есть победа над властью времени. Для христианского сознания предельная проблема человеческого общества упирается в эсхатологию. Но христианская эсхатология не может быть материализована. Хилиазм и был всегда материалистической эсхатологией. Это не значит, что христианское сознание принимает спиритуалистическую эсхатологию. Царство Христово будет не только на небе, но и на земле, оно будет не только духовным, но и телесным царством. Но это будет иная, преображенная земля и иное, преображённое тело. Сошествие небесного Иерусалима на землю не может мыслиться как его материализация. И оно никогда не произойдет в пределах истории трех измерений, оно есть четвертое измерение истории. Прославленная в Царстве Христовом телесность не есть уже материальная, физическая телесность. Сеется тело душевное, встает тело духовное. История во времени есть проекция на плоскости совершающегося в глубине, в вечности. И разрешающий конец в этой временной истории есть всегда неразрешимая антиномия, есть всегда обман зрения для рационального сознания. Новая жизнь, новый мир есть царство Божественной Истины, вечное, а не будущее, противополагающее себя прошедшему.

В христианском догматическом сознании, в христианской философии проблема эсхатологии не получила ясного и общеобязательного разрешения. Вокруг этой проблемы всегда раскрывались разные возможности. В истории христианства апокалипсис не вмещался полностью и тема об апокалипсисе всегда была темой о новом откровении в христианстве. Так стояло это некогда для Иоахима Флорского, так стоит и для многих религиозных мыслителей нашего времени, настроенных пророчественно. «Откровение св. Иоанна» было признано канонической книгою священного писания и внесено в Новый Завет. Но церковь не сделала такого применения из этой священной книги, как сделала из других священных книг. «Откровение св. Иоанна» не стало творческим источником ни для церковного догмата, ни для церковной практики христиан. Книга эта осталась таинственной, запечатанной под семью печатями. До времени так и должно было быть. И в наше время, которое мистически чуткие люди называют апокалиптическим временем, безответственное злоупотребление апокалипсисом производит неприятное впечатление. Предсказание наступления конца мира к определенному времени явно противоречит словам Христа, что о дне и часе этом никто не знает. Ожидание конца мира послезавтра утром снимает с людей всякую ответственность и делает их пассивными. В этих ожиданиях всегда чувствуется смешение разных планов, грубая материализация христианских тайн, духовная незрелость. Вступление христианской абсолютности в историческую относительность порождает ряд иррациональных антиномий. «Апокалиптическое» сознание может давать слишком грубые и насильственные разрешения этих антиномий. Внутри самого христианства очень сложно столкновение и взаимодействие абсолютного и относительного, вечного и исторического. Западный папоцезаризм и восточный цезарепапизм и был исканием абсолютного в относительном, вечного в историческом. На этой почве создавались все опыты земных теократий, священных царств. В них Царство Божье давалось лишь символически, а не реально-онтологически. Церковь не есть Царство Божье на земле, и существование в истории церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, не говорит о возможности Царства Божьего на земле. Отождествление церкви с Царством Божьим, с Градом Божьим было ошибкой, допущенной бл. Августином, которая повлияла на католическую концепцию церкви. Церковь не есть теократия. Все внешние теократические притязания разрушены историей. Роковой процесс секуляризации не одолел и не одолеет святыни церкви Христовой, но он одолевает теократические притязания, он разбивает великие религиозные утопии священных царств. Царство Божье приходит неприметно. Незримо оно входит в мир и овладевает миром. Из глубины идет это царство и к глубине обращено оно. И слишком приметное, слишком зримое царство не есть ещё Царство Божье. Теократические иллюзии и были иллюзиями материализованного Царства Божьего, Царства Божьего в непреображённой природе, в трех измерениях земной жизни. И самую церковь можно брать в измерении историческом, в её явлениях на плане материальном, и в измерении глубины, в её сокровенном бытии. Есть церковь экзотерическая, демократическая, водительствующая массой человечества и религиозно воспитывающая её для высшей жизни, и есть церковь эзотерическая, сокровенная, в которой для более высокой иерархии раскрываются более глубокие тайны и более глубокое общение. Не может быть никакой противоположности между этими двумя пониманиями церкви. Единый, цельный мистический организм церкви, иерархической по своему строению, имеет ступени выявления, своё ядро и свою периферию. Демократизм исторического христианства охраняет аристократизм сокровенного христианства. Иллюзии Царства Божьего на земле основаны на том, что сокровенное мыслится окончательно выброшенным на поверхность, что эзотерическое становится совершенно экзотерическим, что духовное вполне материализуется. Но Царство Божье принадлежит сокровенной глубине бытия, а не поверхности его, не приметной и зримой его оболочке. Царство Божье неприметно, Царство Божье не от мира сего. Царство Божье есть совершенное преображение мира. Христианское общение не может быть внешней материальной теократией. Христианская общественность есть таинственное общение в духе, в любви Христовой. Она несоизмерима ни с какой подзаконной общественностью. Все попытки сопоставить и сблизить христианское общение в Духе с демократическими, социалистическими течениями есть религиозная ложь и обман. Свобода христианского общения в Духе не имеет ничего общего с «свободой» анархической, и братство христианского общения в Духе не имеет ничего общего с «братством» социалистическим. Христианское общение – благодатное общение, общение в любви Христовой. Анархическое и социалистическое общение целиком принадлежит к царству природной необходимости, к царству кесаря. Такую же религиозную ложь представляют все связывания христианской общественности с старым языческим государством или с отсталым натуральным хозяйством. Царство Божье и царство кесаря разделены Христом, и не может Царство Божье вместиться ни в какое царство кесаря, в старое или новое, реакционное или революционное. Братское общение во Христе есть уже таинственное вхождение в Царство Божье. И это братство Христово неприметно приходит в мир. В Царстве Божьем нет никаких коллективов, в нём есть только личности, оно все состоит из личностей разных иерархических ступеней. И в Царстве Божьем будет «иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится во славе».