Философия кошки - [32]

Вряд ли сами по себе стены человеческого дома способны вызвать все те эволюционные преобразования, которые мы обнаруживаем в прирученной одомашненной кошке. Вместе с тем их причина обязана быть вполне материальной, любая мистика здесь должна быть исключена, поэтому остается сделать вывод о том, что ею могут быть лишь какие-то специфические особенности того фиксируемого физическими приборами энергетического поля, которое, подобно любому живому телу, создает вокруг себя сам человек. Вернее сказать, причина должна заключаться в отличительных особенностях того сложного суммарного биополя, которым окружают себя сразу все обитатели человеческого жилища. По-видимому, какие-то отдельные характеристики порождаемого собственной активностью человека излучения обладают способностью воздействовать на тонкие внутриклеточные процессы, что протекают в организме животного, попадающего в зону его распространения.

Но если так, то тогда мы сталкиваемся здесь с совершенно поразительной вещью. По меньшей мере некоторые (ведь, кроме кошки, наш общий кров делят с нами и другие) из биологических видов, попадающих в зону действия этого биоэнергетического поля, оказываются подверженными переменчивой игре таких метафизических нематериальных неподдающихся физическому измерению начал, как настроения, чувства, переживания человека. Ведь изменения окружающей его ауры, как мы уже могли видеть, во многом определяются именно этими стихиями. Словом, на эволюционные процессы оказывается способным влиять не что иное, как определенный настрой человеческой психики, та эмоциональная атмосфера, которая создается в нашем доме.

В свою очередь, сказанное здесь проливает дополнительный свет и на ту острую потребность в постоянном общении с человеком, которую испытывают его домашние любимцы. Отсюда и обычное их попрошайничество – это не столько взыскание корма, сколько желание лишний раз с головой и хвостом окунуться в теплую волну тех тонких физических излучений, которые порождаются самым лучшим, что только есть в нас – нашей любовью.

Все, кто занимался разведением цветов, в один голос утверждают, что цветы остро нуждаются в человеческой доброте, они любят, чтобы с ними разговаривали, произносили им какие-то приятные для них слова, проявляли знаки заботы о них, – только тогда они в свою очередь начинают отдаривать человека своей красотой. В противном же случае – «У меня не живут цветы…» Но если мы признаем все это за неспособными подать голос домашними растениями, то почему нужно отказывать куда более тонко организованной и сложно устроенной домашней кошке?

Словом, пища из рук хозяина для моей питомицы – это не просто абстрактный рацион, но еще и некий возвышенный символ, и она ищет в ней вовсе не средство удовлетворения каких-то острых физиологических позывов, нет, здесь ею взыскуется подтверждение и даже больше того – гарант моей неугасающей верности ей.

Я вспоминаю самого себя, молодого курсанта мореходной школы. Красивый, «как бог», в отглаженной и вычищенной морской форме (по частям собранной со всего нашего кубрика), как-то, сорвавшись в «самоволку» из училища, я оказался в доме своей будущей тещи. Она давно уже была настроена против меня, и будь ее воля, моя избранница никогда не стала бы моей женой, поэтому и я всячески избегал встреч с нею. Но в тот знаменательный день произошло событие, которое вдруг, разом изменило судьбу каждого из нас: меня впервые накормили в этом доме. Никто из нас троих тогда не ожидал этого, но каждый вдруг ощутил в себе какую-то внезапную перемену; не было произнесено ни единого слова (кроме, разумеется, тех, что диктуются обычной вежливостью), но именно предложением обеда я в этот же день навсегда утвердился в их доме как тот, кого уже «конем не объедешь». Предложение пищи, результат которого не мог предвидеть никто, положил немедленный конец взаимной неприязни, существовавшей между мною и матерью моей будущей жены, и с того самого дня мы жили и по сию пору продолжаем жить душа в душу с нею.

Мне вспоминается тот счастливый день моей юности, и – я не в силах отказать своей кошке в этом маленьком знаке внимания.

Сказанное позволяет понять, как ей удается совмещать свое попрошайничество с почти абсолютным отсутствием тяги к воровству.

Кстати, о воровстве. Один из самых известных (раз уж упоминание о нем встречается во всемирной паутине) в кошачьем мире воров – это некий кот по имени Каспар. Он воровал не только еду, что было бы вполне объяснимо и в какой-то степени даже естественно для представителя его не обремененного никакими обязательствами перед людской моралью племени; среди похищенного у соседей значились куклы, детские книги, перчатки, белье… Случались и более ценные вещи, например, бумажник, набитый деньгами и кредитными карточками. Свою добычу он исправно приносил своим хозяевам, а те старались вернуть ее законным владельцам. Уставшие соседи потащили кота к психиатру (это и понятно: клептомания – а именно так на ученом языке называется овладевшая им напасть – всегда рассматривалась как род душевного расстройства, болезни); тот диагностировал у него «очень низкий уровень самооценки». А воровство, по мнению этого ученого эксперта, «связано с неуверенностью в себе и со стремлением обратить на себя внимание». В качестве лечебного средства коту было прописано пятикратное кормление нежирным мясом и рыбой, рекомендовано приобретение спецустройства для физических упражнений, подвешивание в кухне мячей на веревочках, регулярное прослушивание ток-шоу по радио и другие лечебные процедуры. Кроме того, кот был приговорен ходить не иначе, как с колокольчиком на шее.