Философия как духовное делание - [207]

IV

Союз души с душой родной…

Тютчев

1

Непреодолимые грани единичного бытия, неутолимые требования одинокой жизни, все еще не побежденные духовными достижениями общающейся души, вновь ставят перед ней вопрос о том, возможно ли подлинное общение, возможно ли живое касание между душами людей? Но опыт духовного взаимодействия говорит со всей очевидностью, доступной человеку, что подлинная встреча души с душою осуществляется в здешнем мире, что она реальна, несмотря на то, что является нам как чудесная тайна.

В этой встрече общение разрешает оба главных задания: оно творит единый опыт, оберегая в то же время личные проявления души, и двойной цели своей оно достигает тем, что соединяет в себе порыв к единству с противоположным порывом к разъединенности. Этот сверхразумный синтез живет в нем не как пустая мысль, реально не воплотимая, но как живая действительность, расцветающая в жизни одинокой души.

Творческий союз двух разнонаправленных стихий душевной жизни создается силою, которая изначально дана душе и неотрывна от ее существования. Это – сила любви.

Любовь соединяет в себе стремление к тождеству души с другой душою и стремление к раздельности двух одиноких жизней. Совмещая два противоположных порыва, любовь в этой двойственности своей сохраняет единство и цельность.

Пусть обычный опыт общения показывает неустанно, что личная судьба каждой одинокой души ставит преграду единению людей, что тождество опыта невозможно там, где существуют две раздельные единичности и что эта невозможность создает непреодолимую проблему общения. Для любви нет такой проблемы: разобщенность одной души с другою является внутренним условием ее жизни, потому что любящая душа утверждает, приемлет и бережет единичный конкретный образ любимого, вопреки стремлению своему к полному с ним единению. Противоположность между единством и разъединенностью единичных жизней дана в любви не как проблема для разрешения, но как непосредственно испытываемое, имманентное ей состояние, которое она изживает, пока она живет, которое живет в ней как сущность ее природы.

Самая противоположность двух сил, направляющих опыт любви, доходит в нем до крайних пределов. В своем стремлении к тождеству с ино-бытием душа любящего не хочет отринуть ни одной черты его конкретного образа. Обращаясь к совместному духовному деланию, которое одно может осуществить абсолютное единство, она ищет слияния с другой душою не только в едином предмете познания, не только в приятии духовного образа, но и в реальном слиянии жизненных опытов: она ищет единой воли, единого радования – и в то же время слышит и лелеет каждый одинокий вздох во всей неповторяемости его мимолетной жизни. Грани одинокой души, отделяющие ее от ино-бытия, испытываются с особой силой в опыте любви, которая, утверждая и оберегая их, томится о полном единстве и изнемогает в борьбе за него. Сознание первоначального единства раздробленного мира проникает в каждое жизненное мгновение любви; и потому любовь окрыляет духовное общение в его искании последних глубин души человека, в его стремлении сроднить одну душу с другой. И вместе с тем та же любовь выращивает в одинокой душе бесценный дар чутко слушать жалобу одиночества и бережно утишать его стон.

Все живые силы души, сосредоточенные в опыте одиночества на ней самой, получают в любви новый предмет для жизненного действования; этот предмет – душа другого человека во всей цельности ее обособленной жизни. Одинокая душа непосредственно воспринимает свое одиночество в любви к себе. Одиночество другой души она не может испытать как свое, но она любит чужую одинокую жизнь, и эта новая любовь души ставит ее в непосредственное отношение к чужой жизни и делает ее ее⁹ опытом. Предметом этой любви является та индивидуальная жизненная стихия, которая томится в единичной душе, отторгнутая от единой целостной жизни космоса непреложным законом единичного бытия. Душа любит в чужом ино-бытии его одиночество – его обреченно-отъединенную жизнь, невидимо образующую его дух и его душу и неугасимо светящуюся в великих и малых делах его, в добре и зле его свершений, в неповторимых чертах его земного облика, во всей личной его судьбе. Одинокая жизнь, претворенная в любовь к другой одинокой жизни, не только приближается к ней, но реально и целостно с нею сливается, претворяя ее в действительное начало своего собственного бытия.

Забвение себя в любви к другому не означает еще того, что любящая душа устраняет свое одинокое бытие из опыта общения. Ее одиночество так же неустранимо, как и одиночество ино-бытия, и так же требует признания. Отрешаясь от себя в опыте любви, приемля чужое одиночество в судьбу своей жизни, душа вместе с тем предает себя на волю другой, любимой, требует и ждет от нее приятия своей любви. В бескорыстие любви, стремящейся к единству с чуждым ино-бытием, требовательное самоутверждение любящего вносит корыстный момент личного интереса, рожденный стремлением к сохранению индивидуального облика каждой из двух жизней, а следовательно, и к разделению их. Но это требование ответного признавания, как бы враждебное единению и вносящее разлад в цельное чувство самозабвенного приятия чужой души, оказывается необходимым для того, чтобы любовь осуществила то реальное сращение двух жизненных единств, по которому томится каждый акт общения. Гнет одиночества еще не снимается с чужой души любовным приятием его в любящую душу; это совершается лишь тогда, когда любовь любящего приемлется любимым как творческое начало его одинокой жизни; принять творчески в свою душу чужую любовь он может, лишь сделав ее своею; своею будет для него чужая любовь, если он, забывая себя, любовно примет в свою жизнь растворенное в любви чужое одиночество и сделает его реальным и действенным началом своей жизни. Любовь завершает победой акт духовного общения силою ответной любви.