Философия и гуманитарные науки - [12]

В восемь вечера, когда я уже уходил с работы, я встретил внизу Гранадос. Она была вся какая-то всклокоченная: прическа растрепалась, макияж расплылся, — но при этом казалась донельзя счастливой. Новарио я тоже видел. Вид у него был осунувшийся, бледный и изнуренный. «Шумные споры взбодряют женщин и губят мужчин», — подумал я.

Конгресс решили закрыть в тот же день, то есть завтрашним круглый стол отменили. С тех пор на кафедре не проводилось ни одного мероприятия, посвященного Брокке.

СЕКРЕТ НОВАРИО

Я думал, что больше уже никогда не увижу Новарио. Но он узнал, что в Берлоге хранились версии «Замен», и снова пришел на кафедру.

Вот так все было: вечером, по окончании конгресса, Новарио вернулся к себе в гостиницу. Приняв душ и облачившись в новый костюм темно-зеленого цвета, он позвонил Сельве Гранадос и пригласил ее на ужин. Весь день они оскорбляли друг друга — что да, то да, — но у них был один общий враг, причем гораздо сильнее обоих.

Они договорились встретиться в испанском ресторане и за парой бутылок красного вина выработали совместную стратегию. Они знали, что этим вечером доктор Конде ведет круглый стол в Союзе писателей, и решили дождаться его у выхода.

Как мне рассказывала потом сама Гранадос, когда они с Новарио зажали Конде в темном углу, тот начал кричать, будучи уверенным, что эти двое собираются его убить. Им кое-как удалось его успокоить и затащить в кафе. Слегка успокоившись, он уселся в баре, хотя его страх не прошел окончательно. Гранадос с Новарио попытались добиться «полюбовного» соглашения и разделить наследие Брокки. Конде сказал, что у него нет ничего, потому что бумаги украли, как им обоим прекрасно известно.

Постепенно Конде оправился от страха; Гранадос с Новарио продолжали ему угрожать, но уже скорее по инерции, порастратив по ходу свой пыл. Когда они заявили, что не верят ему, Конде оскорбился:

— Вы говорите, что я должен отдать вам бумаги, которых, кстати, у меня нет, и ничего не предлагаете мне взамен. Какие у нас могут быть дела?

Новарио решил его спровоцировать. В течение многих лет, сказал он, Конде имел преимущество перед всеми, потому что он якобы был единственным, кто читал утерянные повести Брокки. Теперь же настало время либо предъявить бумаги, либо признаться в обмане. Скоро о Брокке вообще все забудут, добавил он, а вместе с Броккой забудут и самого Конде, апологета этого забвения.

Конде, надо сказать, растерялся.

— Вам нужны подтверждения? — сказал он. — Будут вам подтверждения. Уже очень скоро я опубликую окончательный вариант «Замен» Брокки, текст которого базируется на анализе сотни версий.

Он не ответил, когда у него спросили, кто ему помогает в этой работе; но догадаться было не трудно. Сельва Гранадос и Виктор Новарио ушли, оставив Конде расплачиваться по счету за шесть чашек кофе и три рюмки коньяка.

Новарио пришел на кафедру на следующий день. Он начал издалека; намекнул, что провел чудесную ночь с профессором Гранадос, что совершенно не вызвало зависти с моей стороны. Наконец он с решительным видом уселся на шаткий стул и сказал:

— А теперь к делу.

Сумма, которую он назвал, была значительно выше заработка университетского профессора. Я спросил, откуда у него такие деньги.

— Южный университет очень заинтересован в приобретении этих бумаг, и финансовый отдел готов оплатить расходы. Открылся архив рукописей, но пока что мы обнаружили только несколько писем каких-то второстепенных авторов, одно стихотворение, написанное на салфетке в барс, и сомнительной подлинности черновик одной известной новеллы.

— Если я вам продам эти бумаги, я буду последним мерзавцем. И вы, кстати, тоже. И все от нас отвернутся.

— Я изучил вопрос. Вся ответственность за исчезновение новелл Брокки лежит на Конде, так что он совершенно не заинтересован, чтобы они где-то всплыли. Знаете, о чем говорят в кулуарах? Что он продал эти книги в один из университетов США.

Я высказался в том смысле, что Конде — человек неподкупный. Без особой, впрочем, убежденности. Новарио это не интересовало. Он ограничился тем, что удвоил начальную сумму. Мне пришлось снова ему объяснять, что Конде — друг моей матери и что я не могу пойти на предательство. Обескураженный моим отказом, Новарио пожал мне руку и ушел. Я видел, как он удаляется по коридору, срывая по пути объявления о конгрессе.

Я уже вышел из здания, когда вдруг понял, что забыл на кафедре очки. Без них я не смог бы смотреть вечером телевизор. Я вернулся и обнаружил, что дверь на кафедру не заперта.

Я постарался войти неслышно. В приемной не было никого, во втором зале — тоже. Зато в глубине Берлоги я увидел Новарио. Он стоял на коленях у двери в Склеп и пытался открыть ее, подбирая ключи — рядом с ним на полу стояла картонная коробка, где было не меньше сотни ключей.

Я бесшумно приблизился и положил руку ему на плечо. Он подпрыгнул от страха и обернулся ко мне.

— Что вы здесь делаете, профессор? — спросил я мягким голосом прокурора.

— Господи, это вы. А я подумал, что это — Конде.

Он достал носовой платок и вытер пот со лба.

— Когда доктор Конде об этом узнает, он сообщит в Южный университет. Ваша карьера, похоже, закончена, — произнес я нахальным тоном.