Философия энтропии. Негэнтропийная перспектива - [34]

Человеческий мир является ареной, где беспрерывно сражаются энтропия и логос – арена борьбы, в которой, благодаря разуму, человек (как микрокосмос) призван усовершенствовать бытие. Поэтому русский философ верит в абсолютные потенциалы творчества, доступные человеку в состоянии духовной гармонии и скрытые в глубинных слоях личности. Такое творчество Флоренский называет эктропией, всеобщим теургическим единением всех личностей и персонифицированных абстракций. Жизнь является одновременно и энтропией, и эктропией, гибелью и самоконструкцией. (Все же Флоренский признает, что соотношение энтропийного и эволюционного остается неясным.) Но задача человека не ограничивается замедлением процесса стремления универсума к равновесию. Человек сотворен, чтобы преодолеть энтропию. Возможность этого доказал, как верит Флоренский, распятый Христос, преображая весь мир.

Согласно Питириму Александровичу Сорокину, в секуляризованном обществе люди перестают верить в то, во что некогда веровали, т. к. бесконтрольная жажда материальных удовольствий разрушает их метафизически-магический мир. Современная сфера культуры переживает общий кризис, являясь результатом гипертрофии чувственного сознания, роста эмпиризма в науке, материализма в философии, рационализма, техницизма и милитаризма в общественной практике, в духовной и социальной анархии. Лишенная божественного, святого, абсолютного, научно-техническая цивилизация сводит личность к рефлексному механизму, к шестеренке в механизме общественной системы, замещая культуру аморфной культурной помойкой. Из фазы экспансивности, энергичности, самоуверенности, энтузиазма, динамичности и глубины культура превращается в вялую, поверхностную, эфемерную шелуху, ассимилированную повседневностью.

Вячеслав Иванович Иванов рассматривает судьбу культуры, как судьбу человеческой божественной эмансипации. Утилитаризм отвергает божественный дух человека во имя своих земных стремлений, тогда как аскетизм отвергает земное бытие человека во имя божественного бытия; обеим концепциям чужда идея осуществления абсолютных ценностей духа в земной жизни и земными средствами, однако именно эта идея лежит в основе философского понимания культуры.

Энтропия и одномерность

Исходящая от энтропийных потенциалов культуры опасность чаще всего остается незаметной даже для критически настроенных философов, исследования которых отличаются глубиной и ответственностью.

Маркузе анализировал капиталистическое общество, а в особенности феномены отчуждения, дегуманизации и одномерности человека. По его мнению, гражданское общество редуцирует человеческие потенциалы, делая его в конечном итоге некреативным производителем и некритическим потребителем, который превращается в раба, поскольку живет в мире тоталитарного господства и принуждения. Сами того не осознавая, люди проживают жизнь, не являющуюся их собственным выбором. В погоне за материальным благосостоянием они добровольно соглашаются на подчинение репрессивным механизмам общественной репродукции. Сфера необходимости победила сферу свободы, склонность к имманентности уничтожила направленность к трансцендентности, цивилизация победила культуру, массы взяли верх над личностью, технология и массовые коммуникации уничтожили критическое мышление и подлинную коммуникацию.

Ослабление моральных колебаний и повышенная доступность материальных благ притупили остроту человеческого стремления к бунту. С другой стороны, в странах плановой экономики сама идеология стала фактором отчуждения, что, правда, иногда направляло людей из сферы политики в сферу культуры.

Одномерный человек, мысли, чувства и действия которого определены внешней средой, не может стать носителем истинного познания. Человеку необходимо мышление, основанное на воображении, фантазии, утопии, чтобы подвергнуть критике и преобразовать существующие общественные отношения[65].

С чистой совестью мы можем сказать, что у идеи творческого и эмансипированного человека, реализующего свои потенциалы в обобществленном человечестве, есть общие элементы с негэнтропийной стратегией, находящейся пока на стадии формирования. Можно считать эту идею пролегоменами для такой стратегии.

Проект Маркузе относительно свободной культуры подразумевает замену труда игрой, чтобы освобожденная чувственность стала основой функционирования системы социальных институций. Вместо Прометея – архетипа-героя тяжкого бремени и прогресса через угнетение, немецкий философ предлагает другие символы: Орфея и Нарцисса. Это картины радости достижений, голоса, который не призывает, а поет, жестов, которые дают, а не требуют. Это прекрасная попытка проиллюстрировать идею прекращения принудительного, угнетающего труда. Прославляется освобождение от времени, примирение с природой. Будущее общество – это царство Нирваны, где Орфей и Нарцисс примиряют Эрос и Танатос.

Это состояние возрождения, примирения с самим собой, вечного наслаждения. Но из последовательной негэнтропийной перспективы можно сказать, что наряду с другими стратегиями социального освобождения подход Маркузе, несмотря на все свои достоинства, ограничен и недосказан как раз настолько, насколько он определен экономикой и теми аспектами природы, которые мы называем слепыми, инертными. Даже если бы удалось решить проблему отчужденного труда, действительно освободить (т. е. дать ему метафизические коннотации) время (как физическое понятие), преодолеть «дополнительное угнетение», созданное классовым обществом, все же сила биологического и физического давления, при условии, что игнорируются или недооцениваются глубинные энтропийные принципы, не только бы продлила разочарование, но обратила бы в итоге человечество в прах и пепел.