Философия бунта - [2]

2], когда с мощным забастовочным движением рабочего класса слились массовые выступления студенчества и интеллигенции и произошло серьезное столкновение с господствующим в стране режимом, с властью монополий. «Взрыв протеста», оказавшийся полной неожиданностью для многих буржуазных идеологов и политиков, наталкивал их на мысль о внешнем для большинства капиталистических стран импульсе этих движений, если не об их «инспирированности» некоей «международной студенческой организацией». Такой ход рассуждений, ориентирующийся на поиск причин движения протеста в периферийных по отношению к социально-политической организации капиталистического общества силах, логически вытекал из типичных для буржуазного теоретического сознания представлений. Во-первых, из «идеологии интеграции», рассматривавшей капитализм как «организованное общество» и исключавшей саму возможность возникновения классовых конфликтов, как якобы чуждых его природе. Во-вторых, из официально-оптимистического представления об отсутствии в «интегрированном обществе» реальных мотивов для массового протеста, коль скоро это общество сумело внедрить потребительские идеалы и стереотипы в массовое сознание.

Однако социальная динамика движений протеста, их реальное содержание и направленность показывают необоснованность столь поверхностной их интерпретации. Несмотря на всю специфику движений 60-х годов в национальных и региональных рамках, связанную с особенностями классовой структуры различных стран и регионов, с уровнем технико-экономического и культурного развития, глубиной революционных традиций, с характером внешнеполитического и внутриполитического курса, проводимого господствующими классами, эти движения обнаруживали ряд общих черт, позволявших рассматривать их как политическое и социально-культурное явление, вызванное кризисом сложившейся в рамках развитого капиталистического общества системы общественных отношений, оформляющих их институтов и освящающих их идей.

Первое, что характеризовало движение «новых левых» во всех странах, – это его отчетливо выраженный непролетарский характер. Основную массу его участников составляла студенческая молодежь и интеллигенция.

Молодежный по преимуществу состав участников движений протеста послужил для многих буржуазных философов, социологов, публицистов и политических деятелей основанием для поиска природы этих движений в возрастных особенностях их участников («извечная» склонность молодежи к «бунту», юношеский романтизм, отсутствие простора для реализации накопившейся энергии, сексуальные проблемы и т. п.), в «конфликте поколений».

Возрастные особенности молодежи, конечно, играют в ее социальном поведении немаловажную роль. Эти особенности не могли не придать движению леворадикалов определенную окраску, традиционно присущую молодежным (прежде всего студенческим) движениям протеста [3]. Но они определили главным образом форму социального поведения «новых левых». Что касается основных причин движений протеста, определивших их социальную, политическую и культурную сущность, то они заключались не в абстрактных «молодежных», «студенческих» особенностях, а в коренных противоречиях современного буржуазного общества.

Несомненно, каждое поколение входит в жизнь своим путем, предопределенным условиями его существования, ставит и решает новые задачи. Однако характер этих задач, содержание и структура потребностей и тенденций, которые выражает новое поколение, определяются в конечном счете развитием общественной жизни, изменением социальных возможностей, ускорением темпов общественного развития.

«Мы не пытаемся отрицать различий между поколениями, – подчеркивалось на пленуме ЦК ФКП в октябре 1969 г. – Эти различия вызваны изменениями, которые происходят в экономической и социальной базе, и тем, каким образом осознаются быстрота и масштаб этих изменений и какие реакции они вызывают. Поэтому не следует недооценивать эти явления: им следует отвести надлежащее место в нынешней социальной и политической роли молодежи. Однако для того, чтобы правильно оценить их, нужно напомнить, что молодежь, несмотря на свою бесспорную специфичность, не существует независимо от классов и социальных слоев, что она не образует общественный класс и что она не является стихийно революционной».

В условиях общества, разделенного на антагонистические классы и основанного на принципе конкуренции, научно-техническая революция создает известную основу для взаимонепонимания поколений, увеличения существующей между ними дистанции. Возрастание потока информации, удвоение объема знаний каждые десять – пятнадцать лет приводит к тому, что новое поколение воспитывается на новом знании. Прогрессирующее сокращение временного разрыва между научным открытием и внедрением его в массовое производство, формирующее культуру быта, означает, что «вещный мир», на котором воспитываются поколения, меняется теперь очень быстро. Времена, когда собравшиеся под отцовской крышей несколько поколений окружали одни и те же вещи, когда отцы и дети учились по одним и тем же учебникам, разделяли общие потребительские идеалы, канули в прошлое – по крайней мере в развитых странах, – и теперь каждое поколение имеет свой собственный «вещный мир», подчас очень непохожий на тот, в котором жили предшествующие поколения, свои знания, что затрудняет общение и преемственность поколений. Проблема, следовательно, заключается в том, как сделать поколения более «коммуникабельными», как обеспечить «наведение мостов» между их «культурами», «языками». Но решение этого вопроса имеет самую прямую связь с характером господствующих в капиталистическом обществе отношений. Наличие социальных антагонизмов, внутренняя разорванность каждого из поколений, оценка индивида с точки зрения выполняемой им функции в механизме социальной интеграции – все эти факторы затрудняют «наведение мостов» между поколениями в условиях современного капиталистического общества. Результатом этого оказывается попытка молодежи противопоставить свой «язык», свою «культуру» языку и культуре, господствующим в буржуазном обществе, утвердить свою собственную «субкультуру». И дело здесь совсем не в том, что молодежь, особенно ее леворадикальная часть, ополчилась, как полагают некоторые, ни с того ни с сего против «матушки культуры», а в том, что в условиях «общества массового потребления» новое поколение зачастую не в состоянии утвердить себя иначе – именно в качестве нового поколения – как путем разрыва с предшествующей культурой – разрыва, не лишенного трагизма, поскольку критика предшествующей культуры легко может перерастать (и перерастает) в отрицание культуры вообще, критика классовой (капиталистической) культуры – в отрицание внутренне противоречивой, классово неоднородной культуры капиталистического общества, т. е. приобретать нигилистический характер. Однако это трагизм самого поколения, не видящего иного пути к утверждению собственного социального бытия, как через отрицание всеобщего социального бытия. Это трагизм современного капиталистического общества.