Филогенез. Панихида - [8]

Он нарочно вставил довольно грубое ругательство, просто на всякий случай, дабы слушатели не подумали, будто он воспользовался предоставленной возможностью высказаться для того, чтобы порисоваться перед мастером.

Никто не ответил. Хитиновые лица транксов мало приспособлены к выражению эмоции, но, судя по жестам, речь Десвендапура вызвала самый широкий спектр эмоций, от негодования до молчаливого раздражения. Десвендапур был известен как бунтарь, способный ляпнуть все что угодно. Ему бы прощали это охотнее, будь он более хорошим поэтом. Однако до сих пор он не проявил особых талантов, а потому не пользовался популярностью среди равных.

Нет, временами его посещали приступы вдохновения, но они были столь же редки, как наросты квеерекви на деревьях. Их едва-едва хватало, чтобы Десвендапура не выперли из поэтических мастер-классов. Он оставался вечной головной болью для старших наставников, которые считали его многообещающим, даже выдающимся талантом, так и не сумевшим преодолеть склонности к всепоглощающей, угрюмой безнадежности, вовсе не свойственной транксам. Однако же его способности проявлялись достаточно ярко, чтобы Десу позволили продолжать обучение.

Даже тем наставникам, которых больше всего раздражали его неуместные выходки, не хотелось его выгонять. Они помнили семейную историю Десвендапура. Кроме него, на свете осталось всего два Вена, потомка семейства, почти полностью стертого с лица земли во время первого нападения а-аннов на Пасцекс более восьмидесяти лет тому назад. И переселение на север, в Йейль, не помогло юноше избавиться от тяжелой наследственности. Неуместное слово можно заменить, неуклюжую строфу — переделать, но этого уже не исправишь.

— Вены? Вены? — задумчиво говорили новые знакомые.— Что-то я не знаю такого семейства. Оно откуда-то из окрестностей Гоканука?

— Нет, с того света,— горько-насмешливо отвечал Десвендапур. Лучше бы он прилетел с другой планеты. Тогда, по крайней мере, было бы легче утаивать историю своей семьи. А здесь, на Ивовице, где всем и каждому были памятны трагические события в Пасцексе, скрывать это не представлялось возможным.

Сейчас Вуузелансему, похоже, не изменило самообладание. Его самый беспокойный студент уже не в первый раз высказывал подобные мысли.

— Ты осуждаешь,ты критикуешь, ты бичуешь. Но что ты можешь предложить взамен? Грубые, гневные, но при том плоские опусы. Показная чувствительность, фальшивый пыл, неистовая предубежденность… «Джарцарель взмывает и скользит, ныряет, целуя землю, останавливается, исходя страстью… Встреча в пустоте».

Со всех сторон послышались одобрительные щелчки. Слова и свистки мастера были, как всегда, яркими и образными. Однако Десвендапур не спешил отступать — как в прямом, так и в переносном смысле. Послушать Вуузелансема — и все покажется таким простым! Он легко сыплет верными словами и звуками, подчеркивая их ювелирно точными жестами рук и движениями тела, в то время как другим приходится биться часами, днями, неделями ради того, чтобы сложить одну-две оригинальных строфы. Дес постоянно боролся с собой. Он никак не мог найти подходящих слов, чтобы выразить эмоции, клокотавшие в глубине его души. Подобный неспокойному вулкану, он выбрасывал дым и пепел, но до настоящего творческого извержения не доходило. С поэтической точки зрения ему явно недоставало чего-то важного. Его стихи зияли пустотой.

Дес терпеливо принял поэтический упрек, однако его усики загнулись назад, к спине, показывая, насколько уязвлен молодой поэт. Это случалось уже не первый раз, и Десвендапур не надеялся, что в последний. И был прав. Поэзия иногда бывает весьма жестока, а хорошие наставники обязаны своей репутацией не тому, что цацкаются и сюсюкают с учениками.

Оглядываясь назад, Дес не удивлялся, что сумел перенести все тяготы обучения. Но хотя молодой поэт не сомневался в своем выдающемся таланте, полученный диплом немало его удивил. Он рассчитывал, что его выпустят в лучшем случае с удовлетворительной оценкой. А между тем ему выдали официальное свидетельство с персональными рекомендациями. В результате Дес получил скучную, но терпимую работу в частной компании, занимающейся оптовой торговлей пищей. Ему приходилось сочинять веселенькие стишки, восхваляющие вкусные и полезные продукты, которыми торговала фирма. Работа давала достаточно средств к существованию — уж еды-то Десу точно хватало! — однако его поэтическая душа изнывала от тоски. В результате ежедневного сочинения виршей о чудных и роскошных овощах и фруктах поэт вскоре почувствовал, что готов взорваться. Однако не взорвался. Вместо этого его начал преследовать страх: а вдруг ему и впрямь не суждено?…

Десятки приглашенных гостей выстроились традиционным кружком в саду, где должна была произойти утилизация покойного поэта. Светила науки и сановники, бывшие ученики, как знаменитые, так и незаметные, представители клана и семьи вежливо внимали благоговейным речам и проникновенным стихам, восславляющим заслуги и добродетели усопшего. Церемония несколько затягивалась. Надо сказать, она уже и так шла дольше, чем пришлось бы по вкусу смиренному Вуузелансему. Дес, усмехнувшись про себя, подумал, что, будь мастер жив, он бы давно уже извинился и сбежал с собственных похорон.