Филипп Орлеанский. Регент - [8]

Шрифт
Интервал

Сен-Симон пишет, что герцогиня Шартрская встречала мужа холодно, с оттенком превосходства и величия, которые могли только оттолкнуть его. Но не была ли то просто стыдливость робкого ребенка, который, вынеся столько унижений, не умел сделать шаг навстречу? Несчастье этих двух супругов заключалось в их молодости: они не сумели довериться друг другу.

Но как бы там ни было, злым феям не удастся полностью их разлучить. Без сомнения, Филипп предпочитал красоту более чувственную и женщин более опытных, но он не остался равнодушным ни к уму, ни к очарованию своей жены. Франсуаза-Мария унаследовала от мадам де Монтеспан острый ум, которому эта женщина была обязана своим влиянием на короля. И если герцогиня Шартрская не могла разделять увлечения своего мужа, то она могла оказывать на него влияние, которое было не под силу фаворитам.

После свадьбы молодые люди провели вместе совсем немного времени. Их первые любовные отношения проходят под знаком Марса, их счастье непостоянно и непрочно, на небо часто набегают тучи, но нет-нет да пробиваются сквозь них жаркие солнечные лучи.

Когда на деревьях появляется листва и начинают петь птицы, слышится глухое бряцание оружия. Наскоро обняв жену, Филипп снова надевает кирасу и не мечтает более ни о чем, кроме славы.

Запрещенная слава

(1692–1697)

«Позолоченную толпу», сверкающим роем окружавшую маршала Люксембургского, составляли шурины Филиппа, герцоги Менский и Бурбонский, его двоюродный брат принц Конти, любовник герцогини Бурбонской; оба Вандома, потомки Генриха IV и Габриэль д’Эстре, принц де Тюренн, герцог д’Эльбёф, маркиз де Фекьер. За исключением герцога Менского все они, по примеру своего генерала, были людьми ветреными, вздорными, беспутными и отважными. Все были не прочь подраться, побогохульствовать, как следует выпить, любили сальные шутки и никогда не упускали случая подтрунить над мадам де Ментенон.

Филипп, самый юный в компании, с наслаждением открыл для себя этот оазис свободы. Веселые застолья, во время которых никто из офицеров не смел потревожить маршала, блеск остроумия и фривольности, развили у него манеры, приводившие Мадам в отчаяние.

Восемнадцатилетний юноша чувствовал бы себя обесчещенным, если бы уступал в цинизме и распутстве остальным членам этого круга. И герцога Шартрского видели то пьяным до беспамятства, то устраивающим скандалы в самых непотребных местах, то появляющимся в окружении потаскух с расстегнутыми корсажами. Каждый вечер он приводил к себе в качестве трофея одну из этих молоденьких распутниц, от которых всегда разило пивом, и смех их долго доносился из-под полога палатки.

Поединок маршала Люксембургского и Вильгельма Оранского происходил на равнинах Фландрии, усеянных трупами.

Французская армия, успокоенная донесениями разведки, 3 августа 1692 года располагалась на узкой и открытой равнине под Стейнкерком, когда около трех часов утра двадцатичетырехтысячная армия врага неожиданно затрубила в фанфары. Полуодетые и протиравшие заспанные глаза Конти, герцог Шартрский и еще несколько человек получили приказ защищать деревню Стейнкерк, под которой развернулось основное сражение.

Конти, со знаменем в руках, сражался как дьявол. Он не успел даже пристегнуть свой кружевной воротник, развевавшийся теперь вокруг его шеи. Филипп не отставал от него, а когда маркиз д’Арси попробовал умерить его пыл, Филипп ответил: «Месье, в бою у меня только один гувернер — моя шпага!»

Он атаковал стремительно. Шальная пуля задела его платье.

«За мной, — кричал он своей свите, — я не ранен!»

Другая пуля задела его руку. Позволив наскоро перевязать себя, герцог Шартрский снова занимает свое место — как раз вовремя, чтобы вместе с другими принцами возглавить контратаку, ставшую началом победы.

Еще весь черный от пороха, он приказывает своим приближенным разыскать раненых друзей или врагов и позаботиться о них.

Маршал писал Людовику XIV: «У герцога Шартрского великодушное сердце». А Мадам сообщала сыну: «Все, начиная с короля и кончая придворными сплетниками, говорят только о Вас». В письме к герцогине Ганноверской она же меланхолически замечала: «Маршал Люксембургский — один из самых тонких в мире политиков и ловких придворных. И ввиду невозможности похвалить герцога Менского, он не в состоянии сказать что-либо хорошее о моем сыне».

Вдохнув воздуха приключений, Филипп безо всякого удовольствия возвращается к придворному этикету, интригам, новым фаворитам Месье и к крикливости Мадам. Герцогиня Шартрская родила ему дочь. За большой радостью вскоре последовало огромное горе, поскольку маленькая принцесса всего лишь несколько месяцев смогла выносить фантазии придворных врачей.

Весна принесла на землю Голландии бряцание оружия, шелест штандартов, красные отблески пожарищ. Филипп, видевший, как король пренебрег последней военной кампанией, был счастлив снова присоединиться к главному штабу маршала Люксембургского и окунуться в атмосферу, в которой он прожил все прошлое лето. На сей раз ему было доверено командование кавалерией.

Заря 29 июля 1693 года, занявшаяся над Неервинденом, возвестила начало самого кровавого сражения за весь XVII век. И пока после многочисленных атак французская пехота занимала окопы и укрепления вокруг города, кавалерия, расположившаяся за Рамдорпом, бесстрашно терпела адский артиллерийский обстрел, и мужество ее исторгло у короля Англии знаменитый яростный возглас: «О, дерзкая нация!»


Еще от автора Филипп Эрланже
Диана де Пуатье

Символ французского Возрождения, Диана де Пуатье (1499–1566), изображаемая художниками того времени в виде античной Дианы-охотницы, благодаря своей красоте, необыкновенным личным качествам и политическому чутью, сумела проделать невероятный путь от провинциальной дамы из опальной семьи государственного преступника до могущественной фаворитки Генриха II Валуа, фактически вершившей судьбы французской политики на протяжении многих лет. Она была старше короля на 20 лет, но, тем не менее, всю жизнь безраздельно господствовала в его сердце.Под легким и живым пером известного историка Филиппа Эрланже, на фоне блестящей эпохи расцвета придворной жизни Франции, рисуется история знатной дамы, волей судеб вовлеченной во власть и управление.


Генрих Третий. Последний из Валуа

Генрих III – последний король династии Валуа, нежно любимый сын Екатерины Медичи, непревзойденный красавец французского двора – был личностью большого масштаба, во многом опередившей свое время. Он попытался покончить с религиозными распрями между протестантами и католиками – и пал от руки религиозного фанатика. Екатерина Медичи, Карл IX, Генрих Наваррский, братья де Гиз, королева Марго – главные персонажи этой книги, живо и увлекательно воссоздающей самую драматическую эпоху в истории Франции, ее интриги и хитросплетения.


Резня в ночь на святого Варфоломея

Варфоломеевская ночь — кульминационная точка жестокой войны между католиками и гугенотами, момент истины, в котором каждый человек, будучи гражданином Франции, должен был встать на сторону убийц или примкнуть к их жертвам. Потоки крови, захлестнувшие улицы Парижа, разделили всю страну на долгое время на два непримиримых лагеря, каждый из которых считал себя правым. В ту ночь решалась судьба государства, избравшего, в конечном счете, путь насилия и нетерпимости. Книга Филиппа Эрланже рисует трагическую картину этого события, анализируя по часам «черную ночь» в истории Франции, ставшей своеобразным предупреждением потомкам, которые пытаются разрешить вопросы веры с помощью меча.


Рекомендуем почитать
История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 10

«Как раз у дверей дома мы встречаем двух сестер, которые входят с видом скорее спокойным, чем грустным. Я вижу двух красавиц, которые меня удивляют, но более всего меня поражает одна из них, которая делает мне реверанс:– Это г-н шевалье Де Сейигальт?– Да, мадемуазель, очень огорчен вашим несчастьем.– Не окажете ли честь снова подняться к нам?– У меня неотложное дело…».


История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 5

«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.


Борис Львович Розинг - основоположник электронного телевидения

Изучение истории телевидения показывает, что важнейшие идеи и открытия, составляющие основу современной телевизионной техники, принадлежат представителям нашей великой Родины. Первое место среди них занимает талантливый русский ученый Борис Львович Розинг, положивший своими работами начало развитию электронного телевидения. В основе его лежит идея использования безынерционного электронного луча для развертки изображений, выдвинутая ученым более 50 лет назад, когда сама электроника была еще в зачаточном состоянии.Выдающаяся роль Б.


Главный инженер. Жизнь и работа в СССР и в России. (Техника и политика. Радости и печали)

За многие десятилетия жизни автору довелось пережить немало интересных событий, общаться с большим количеством людей, от рабочих до министров, побывать на промышленных предприятиях и организациях во всех уголках СССР, от Калининграда до Камчатки, от Мурманска до Еревана и Алма-Аты, работать во всех возможных должностях: от лаборанта до профессора и заведующего кафедрами, заместителя директора ЦНИИ по научной работе, главного инженера, научного руководителя Совета экономического и социального развития Московского района г.


Освобождение "Звезды"

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Воспоминания о Евгении Шварце

Ни один писатель не может быть равнодушен к славе. «Помню, зашел у нас со Шварцем как-то разговор о славе, — вспоминал Л. Пантелеев, — и я сказал, что никогда не искал ее, что она, вероятно, только мешала бы мне. „Ах, что ты! Что ты! — воскликнул Евгений Львович с какой-то застенчивой и вместе с тем восторженной улыбкой. — Как ты можешь так говорить! Что может быть прекраснее… Слава!!!“».