Филипп Орлеанский. Регент - [8]

Сен-Симон пишет, что герцогиня Шартрская встречала мужа холодно, с оттенком превосходства и величия, которые могли только оттолкнуть его. Но не была ли то просто стыдливость робкого ребенка, который, вынеся столько унижений, не умел сделать шаг навстречу? Несчастье этих двух супругов заключалось в их молодости: они не сумели довериться друг другу.

Но как бы там ни было, злым феям не удастся полностью их разлучить. Без сомнения, Филипп предпочитал красоту более чувственную и женщин более опытных, но он не остался равнодушным ни к уму, ни к очарованию своей жены. Франсуаза-Мария унаследовала от мадам де Монтеспан острый ум, которому эта женщина была обязана своим влиянием на короля. И если герцогиня Шартрская не могла разделять увлечения своего мужа, то она могла оказывать на него влияние, которое было не под силу фаворитам.

После свадьбы молодые люди провели вместе совсем немного времени. Их первые любовные отношения проходят под знаком Марса, их счастье непостоянно и непрочно, на небо часто набегают тучи, но нет-нет да пробиваются сквозь них жаркие солнечные лучи.

Когда на деревьях появляется листва и начинают петь птицы, слышится глухое бряцание оружия. Наскоро обняв жену, Филипп снова надевает кирасу и не мечтает более ни о чем, кроме славы.

Запрещенная слава (1692–1697)

«Позолоченную толпу», сверкающим роем окружавшую маршала Люксембургского, составляли шурины Филиппа, герцоги Менский и Бурбонский, его двоюродный брат принц Конти, любовник герцогини Бурбонской; оба Вандома, потомки Генриха IV и Габриэль д’Эстре, принц де Тюренн, герцог д’Эльбёф, маркиз де Фекьер. За исключением герцога Менского все они, по примеру своего генерала, были людьми ветреными, вздорными, беспутными и отважными. Все были не прочь подраться, побогохульствовать, как следует выпить, любили сальные шутки и никогда не упускали случая подтрунить над мадам де Ментенон.

Филипп, самый юный в компании, с наслаждением открыл для себя этот оазис свободы. Веселые застолья, во время которых никто из офицеров не смел потревожить маршала, блеск остроумия и фривольности, развили у него манеры, приводившие Мадам в отчаяние.

Восемнадцатилетний юноша чувствовал бы себя обесчещенным, если бы уступал в цинизме и распутстве остальным членам этого круга. И герцога Шартрского видели то пьяным до беспамятства, то устраивающим скандалы в самых непотребных местах, то появляющимся в окружении потаскух с расстегнутыми корсажами. Каждый вечер он приводил к себе в качестве трофея одну из этих молоденьких распутниц, от которых всегда разило пивом, и смех их долго доносился из-под полога палатки.

Поединок маршала Люксембургского и Вильгельма Оранского происходил на равнинах Фландрии, усеянных трупами.

Французская армия, успокоенная донесениями разведки, 3 августа 1692 года располагалась на узкой и открытой равнине под Стейнкерком, когда около трех часов утра двадцатичетырехтысячная армия врага неожиданно затрубила в фанфары. Полуодетые и протиравшие заспанные глаза Конти, герцог Шартрский и еще несколько человек получили приказ защищать деревню Стейнкерк, под которой развернулось основное сражение.

Конти, со знаменем в руках, сражался как дьявол. Он не успел даже пристегнуть свой кружевной воротник, развевавшийся теперь вокруг его шеи. Филипп не отставал от него, а когда маркиз д’Арси попробовал умерить его пыл, Филипп ответил: «Месье, в бою у меня только один гувернер — моя шпага!»

Он атаковал стремительно. Шальная пуля задела его платье.

«За мной, — кричал он своей свите, — я не ранен!»

Другая пуля задела его руку. Позволив наскоро перевязать себя, герцог Шартрский снова занимает свое место — как раз вовремя, чтобы вместе с другими принцами возглавить контратаку, ставшую началом победы.

Еще весь черный от пороха, он приказывает своим приближенным разыскать раненых друзей или врагов и позаботиться о них.

Маршал писал Людовику XIV: «У герцога Шартрского великодушное сердце». А Мадам сообщала сыну: «Все, начиная с короля и кончая придворными сплетниками, говорят только о Вас». В письме к герцогине Ганноверской она же меланхолически замечала: «Маршал Люксембургский — один из самых тонких в мире политиков и ловких придворных. И ввиду невозможности похвалить герцога Менского, он не в состоянии сказать что-либо хорошее о моем сыне».

Вдохнув воздуха приключений, Филипп безо всякого удовольствия возвращается к придворному этикету, интригам, новым фаворитам Месье и к крикливости Мадам. Герцогиня Шартрская родила ему дочь. За большой радостью вскоре последовало огромное горе, поскольку маленькая принцесса всего лишь несколько месяцев смогла выносить фантазии придворных врачей.

Весна принесла на землю Голландии бряцание оружия, шелест штандартов, красные отблески пожарищ. Филипп, видевший, как король пренебрег последней военной кампанией, был счастлив снова присоединиться к главному штабу маршала Люксембургского и окунуться в атмосферу, в которой он прожил все прошлое лето. На сей раз ему было доверено командование кавалерией.

Заря 29 июля 1693 года, занявшаяся над Неервинденом, возвестила начало самого кровавого сражения за весь XVII век. И пока после многочисленных атак французская пехота занимала окопы и укрепления вокруг города, кавалерия, расположившаяся за Рамдорпом, бесстрашно терпела адский артиллерийский обстрел, и мужество ее исторгло у короля Англии знаменитый яростный возглас: «О, дерзкая нация!»