Филипп Орлеанский. Регент - [16]

На сделанный королем шаг навстречу Филипп откликнулся со всей искренностью своего чувствительного сердца и хотел доказать это, изменив свои привычки согласно желанию тестя.

Конечно, он и не думает оставлять мадемуазель де Сери, обаяние, ласки и капризы которой составляли счастье его жизни, но он отказывается от развлечений в Пале-Рояль и занимает свое место при дворе. И снова он присоединяется к позолоченному каравану, который путешествует из замка в замок, получает свои апартаменты в Версале и Марли, преподносит подарки королю.

Поскольку Филиппа нередко упрекали за частые отлучки в Париж, он пробует установить близкие отношения с наиболее уважаемыми и высокопоставленными людьми. После нескольких лет отчуждения он снова сходится с приятелем своей молодости Сен-Симоном, только что оставившим службу в армии, за которую он был вознагражден, как и полагалось соответственно его происхождению и достоинству. Трудно вообразить себе людей более непохожих, чем герцог Орлеанский и этот надменный, злопамятный и педантичный дворянин, в свои двадцать шесть лет более склонный к сословным предрассудкам, чем испанский гранд — в восемьдесят. Но Филипп ценил честность Сен-Симона, его грубоватую искренность, а возможно, его набожность и добродетельность. Поэтому он пустил в ход все средства, дабы сблизиться с независимым придворным, и результатом его усилий стала искренняя дружба. Сен-Симон, пользовавшийся также немалым доверием герцогини Орлеанской, помог сближению двух супругов. Филипп старался загладить свою супружескую неверность заботой, вниманием, неизменной обходительностью. «Его жена крутит им, как хочет», — иронически замечала Мадам.

Герцогиня Орлеанская 4 августа 1703 года родила на свет герцога Шартрского — бледного, чахлого и худосочного настолько, что придворные врачи единодушно решили: ребенок долго не протянет. С рождением этого хрупкого наследника в Франсуазе-Марии, всегда проявлявшей к своим дочерям полное равнодушие, вдруг проснулась материнская страсть. Украшенная гербом колыбелька теперь всегда стояла рядом с белым позолоченным креслом, сидя в котором принцесса давала наставления своим вышивальщицам или играла в карты — герцогиня Орлеанская неустанно пеклась о всегда подвергавшемся опасности здоровье своего сына.

Филипп смотрел на это тщедушное существо, чей пристальный взгляд казался ему странным, и удивлялся, что не испытывает ровно никаких чувств. Едва коснувшись ребенка губами, он быстро уходил к дочерям, в комнатах которых все было вверх дном. Эти веселые, живые, капризные девочки, не слушавшиеся свою гувернантку, мадам де Маре, очень походили на него. Он приносил им кукол, закармливал сладостями, даже принимал участие в их играх. Вместе с тем, его нисколько не заботило, какое образование они получают, тогда как Мадам считала это образование «насмешкой и позором».

Старшая из девочек, Елизавета, неожиданно заболела, да так серьезно, что врачи сочли свое присутствие бесполезным. Но Филиппа это не останавливает. Он запирается в комнате с ребенком и лечит девочку лекарственными травами, чудодейственную силу которых открыл ему Гумберт, — и спасает ее.

Это чудо привязало его к дочери навсегда, и когда девочка открыла глаза, она увидела вместо отца обожающего ее раба.

Герцог Орлеанский скучал. Он привык к воровскому жаргону, к обществу простолюдинов, к разгулу и с трудом выносил навязанную ему добропорядочность. Мир, безусловно, был скроен не по его мерке.

Чтобы как-то развлечься, он украшает Пале-Рояль, пополняет превосходную коллекцию картин, доставшуюся ему в наследство от Месье. Сначала он просто покупает — по случаю — достойные внимания полотна, а затем, загоревшись, разыскивает но всей Европе шедевры, которые можно перекупить. Приобрести их ему помогали дипломаты и финансисты, встречавшиеся с торговцами произведениями искусства.

Полотно Пуссена «Семь таинств», приобретенное в Голландии Дюбуа, соседствовало на обтянутой пурпурной камчатой тканью стене с портретом Ришелье кисти Филиппа де Шампань, с «Карлом I» работы Ван Дейка, с «Сципионом» Рубенса и с «Карлом Пятым» Тициана. Знаменитая «Орлеанская Дева» Рафаэля укачивала младенца между «Колыбельной» Веронезе и «Ледой» Андреа дель Сарто. Эти полотна положили начало коллекции, которая по своему богатству превзойдет все известные до сей поры.

Как и его отец, Филипп любил безделушки, забивал стеклянные шкафы шкатулками, старинными драгоценностями, бокалами, стаканами, часами, хрусталем, фарфором. Но увлечение искусством не заслонило в нем интереса к науке, и черный дым, поднимающийся к небу из труб лаборатории Гумберта, доказывал прохожим, что герцог Орлеанский снова занят своими необычными опытами.

Но увы! Все это не могло утешить принца, лишенного возможности принимать участие в грандиозных событиях, от которых зависят судьбы мира. И пока молва превозносила имена Виллара, Вандома, Бервика, пока беспомощный Вильруа пожинал лавры, которые никогда не доставались маршалу Люксембургскому, он вынужден был играть комедию у герцогини Бургундской! Возродилась его язвительная ироничность, становившаяся все злей по мере того, как увеличивались ошибки, доказывавшие отсутствие способностей у генералов, которых предпочли Филиппу. Когда Таллар после крупного поражения получил губернаторство во Франш-Комте, герцог Орлеанский сказал: «Как это прекрасно — дать что-нибудь тому, кто все проиграл!»