Филипп II Македонский - [119]
Статуя Филиппа демонстрировала власть гегемона Греции и человека, стоящего «рядом с богами». Если он сам приказал ее изготовить, то, может быть, его навел на эту мысль поступок жителей Эфеса, поставивших его статую в храме Артемиды. По мнению некоторых исследователей, статуя была сделана по приказу македонского Народного Собрания или «большой группы македонских граждан».[952]
Это предположение основано на сообщении, что послы греческих государств (включая Афины) принесли Филиппу золотые венки, обычно ассоциируемые с религиозным культом. Таким образом, если высокий статус Филиппа признали греки, то их примеру могли последовать и македоняне. Это возможно, но, опять же, сложно поверить в то, что Филипп преднамеренно пошел бы против религиозных устоев, которых придерживались греки, не обожествлявшие живых людей. В самом деле, более вероятным выглядит предположение, что македоняне сделали статую в знак благодарности своему царю — благодетелю Македонии и созидателю ее процветания.[953] В конце концов, именно этому было посвящено торжество в Эгах: свадьбу справили накануне, а этот день был праздником Филиппа. Поэтому статуя царя была уместным подношением.
Обратимся к Филиппейону (схема 3), исторический контекст и назначение которого обсуждались на с. 222. Действительно ли это сооружение должно было служить символом божественного статуса Филиппа, и свидетельствуют ли статуи, установленные там, о существовании династического культа Филиппа и его семьи?[954] Нет.
Эти статуи назывались eikones, а не agalmata.[955] Также, как было отмечено, само здание говорит о том, что ему не были свойственны религиозные функции. Это был tholos, а такие здания обычно не были связаны с отправлением культа. Кроме того, оно было обращено на юг, в то время как героон (если бы это был героон царской семьи) должен был бы смотреть на запад, и в нем не было ни культовой статуи (agalma), ни алтаря (bomos), ни очага (eschara).[956] Наконец, недавнее исследование остатков здания, проведенное П. Шульцем, убедительно показало, что статуи были не хрисоэлефантинные, как полагалось культовым изваяниям,[957] а были сделаны из мрамора, покрытого густым слоем позолоты.[958]
Тщательная работа Шульца и его выводы проливают новый свет на форму и функции здания. Впрочем, говоря о том публичном образе, который хотел создать Филипп, Шульц склоняется к теории «обожествления». По правде, мы не знаем, что именно должен был символизировать Филиппейон, но политическое толкование кажется наиболее вероятным. Расположенный в теменосе, Филиппейон был призван демонстрировать величие македонского царя, гегемона Греции.[959] Это объяснение представляется вовсе не натянутым, если вспомнить о пути, который прошел Филипп, и об отношении греков к македонянам, которое, скорее всего, оказало на него определенное влияние. Помещение статуи в теменосе, возможно, отражает другой мотив, который восходит ко взглядам греков на своих соседей-«варваров». Если Архелай учредил игры в пику грекам, поскольку те не давали македонянам участвовать в играх Олимпийского цикла, то насколько уместно было теперь водрузить памятник македонскому могуществу на родине этих состязаний! На самом деле, напомним, что Филиппейон планировалось закончить к Олимпийским играм 336 года.[960]
Что касается «поклонения» Филиппу в других местах, то поставленная в Эфесе статуя была eikon, а не agalma, так что ее следует считать знаком благодарности местных жителей за освобождение их от персов в 336 году, когда передовой отряд македонян под началом Пармениона вошел в Эфес. Алтари Зевса Филиппийского в Эресе были посвящены, собственно, не Филиппу, а Зевсу, и это важно, поскольку, по-видимому, люди почитали вовсе не Филиппа в обличье Зевса, а Зевса в качестве покровителя Филиппа. Нам неизвестно, почему и когда были воздвигнуты эти алтари (скорее всего, их нужно датировать 340 или 339 годами),[961] но, похоже, они также являются знаками признательности за какие-то благодеяния Филиппа.[962]
Демосфен сообщает, что Аркадия и Аргос поставили бронзовые статуи царя,[963] но мы не в состоянии выяснить, правда ли это или очередное риторическое преувеличение. Если это правда, то стоит отметить, что статуи были бронзовыми, а не хрисоэлефантинными, то есть не имели никакого отношения к культу. Хотя, с другой стороны, agalma Артемиды в Икаре была из дерева, а статуя Геры Киферонской в Феспиях представляла собой грубо вырубленную колоду.[964]
Существовал ли культ Филиппа в Амфиполе до 357 года, когда город перешел под его власть, в точности неизвестно. После 357 года Филипп вряд ли сурово обращался с его жителями, так что у них не было оснований отказываться от этого культа, как говорит источник. Учитывая то, как обошелся Филипп с другими городами, которые он взял силой (вспомним, в частности, Мефону и Потидею), сохранить его культ и тем самым благорасположение было в интересах амфипольцев. С культом македонского царя в Филиппах также далеко не все ясно. До нас дошла надпись, в которой говорится о
Небольшая книга об освобождении Донецкой области от немецко-фашистских захватчиков. О наступательной операции войск Юго-Западного и Южного фронтов, о прорыве Миус-фронта.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.
Известный итальянский историк Джина Фазоли представляет на суд читателя книгу о едва ли не самом переломном моменте в истории Италии, когда решался вопрос — быть ли Италии единым государством или подпасть под власть чужеземных правителей и мелких феодалов. X век был эпохой насилия и бесконечных сражений, вторжений внешних захватчиков — венгров и сарацин. Именно в эту эпоху в муках зарождалось то, что ныне принято называть феодализмом. На этом фоне автор рассказывает о судьбе пяти итальянских королей, от решений и поступков которых зависела будущая судьба Италии.
Банников Андрей Валерьевич. Эволюция римской военной системы в I—III вв. (от Августа до Диоклетиана). — СПб.: ЕВРАЗИЯ, 2013. — 256 с., 48 с. цв. илл. Образование при Августе института постоянной армии было поворотным моментом во всей дальнейшей римской истории. Очень скоро сделался очевидным тот факт, что безопасность империи требует более многочисленных вооруженных сил. Главными препятствиями для создания новых легионов были трудности финансового характера. Высокое жалованье легионеров и невозможность предоставить ветеранам в полном объеме полагавшегося им обеспечения ставили правительство перед практически неразрешимой дилеммой: каким образом сократить расходы на содержание войск без ущерба для обороноспособности государства.
Антон Викторович Короленков Первая гражданская война в Риме. — СПб.: Евразия, 2020. — 464 с. Началом эпохи гражданских войн в Риме стало выступление Гракхов в 133 г. до н. э., но собственно войны начались в 88 г. до н. э., когда Сулла повел свои легионы на Рим и взял его штурмом. Сначала никто не осознал масштабов случившегося, однако уже через год противники установленных Суллой порядков сами пошли на Рим и овладели им. В 83 г. до н. э. Сулла возвратился с Востока, прервав войну с Митридатом VI Понтийским, чтобы расправиться со своими врагами в Италии.
Латинские королевства на Востоке, возникшие в результате Крестовых походов, стали островками западной цивилизации в совершенно чуждом мире. Наиболее могущественным из этих государств было Иерусалимское королевство, его центром был Святой Град Иерусалим с находящимся там Гробом Господним, отвоевание которого было основной целью крестоносцев. Жан Ришар в своей книге «Латино-Иерусалимское королевство» показывает все этапы становления государственности этого уникального владения Запада на Востоке, методично анализируя духовные и социальные причины его упадка и гибели.