Филипп Август - [8]
Нам неизвестны имена наставников, которые следили за его обучением, но зато мы знаем имя человека, ответственного за постижение им науки властного управления: Робер Клеман, воин, представитель небольшого феодально-рыцарского рода из Мез-ан-Гатинэ. Этот человек, сдержанный и осмотрительный, с умением участвовал в королевских делах. Согласно хронисту Роберу Осерскому, «он воспитывал и обучал» Филиппа с самого раннего возраста. По меньшей мере он заботливо следил за тем, чтобы его воспитанник обучился верховой езде. В возрасте четырнадцати лет Филипп уже мог гнать свою лошадь галопом и в то же время действовать копьем, как показала охота в Компьенском лесу. Кроме того, Робер Клеман отметился и в другой области обучения принца. Он объяснил ему некоторые из секретов управления, в частности, показал, как проходят эти скучные заседания курии, на которых даются отчеты, обсуждаются дела королевства, а иногда и вершится суд. Он приводил Филиппа и на импровизированные собрания, где король принимал совет от некоторых советников, если считал его полезным. Однако, чтобы научить юного принца королевскому ремеслу, недостаточно было лишь приводить его на эти собрания и совещания, — нужно было еще втолковать ему, какова их цель, показать, какими способами можно руководить людьми, извлекая пользу из их советов, способностей и соперничества. Робер Клеман на диво преуспел в этом, потратив много труда, чтобы сделать из Филиппа государственного мужа. Если Филипп, едва став королем, сразу показал себя способным политиком, не было ли в этом большой заслуги его воспитателя? Он, впрочем, всегда испытывал к Роберу Клеману глубокую признательность, которую распространил и на его линьяж[14].
Вместе с тем был риск, что сын Людовика VII не использует во благо ни свои способности, ни полученное образование. Избалованный в детстве, он мог вырасти безнадежно испорченным человеком. Его детские высказывания быстро подмечались и получали известность: в те времена это было большой редкостью, даже для будущего короля. Эти высказывания — удача для нас, ибо они обнаруживают в принце живой и рано созревший ум. Об одном из них сообщается в письме Томаса Бекета. Изгнанный из Англии, Бекет нашел прибежище подле Людовика VII, который в 1169 году устроил для него встречу с Генрихом II, королем Англии. Последний выразил желание повидать наследника французского престола. Людовик VII ответил согласием. Когда король Англии дал поцелуй мира Филиппу, тот, с высоты своих четырех лет и нескольких месяцев, обратился к нему с речью и напомнил, что он должен «любить его отца, королевство Французское и его самого, если желает снискать милость Божью и расположение людей». В ходе другой встречи, на этот раз в Жизоре, в 1174 году, два короля побеседовали снова. Тем временем их окружение любовалось замком, который Людовик VII завоевал в 1146 году, а затем отдал в приданое за своей дочерью Маргаритой по случаю ее бракосочетания в 1160 году с юным Генрихом, сыном и наследником Генриха II. Филипп, которому тогда уже исполнилось 9 лет, тоже внимательно оглядывал внушительную твердыню. Совершенно неожиданно он заявил, что разочарован, ибо камни замка не содержат ни серебра, ни золота, ни алмазов. Его спросили о мотивах, побудивших его сделать столь странное заявление. На это он ответил, что помышляет о выгоде, которую получит, когда завоюет замок[15].
Самоуверенный ребенок, он имел для этого основания. Мирские властители очень быстро обратили свои взоры к наследнику французского престола. «Король испанских сарацин», то есть эмир Кордовы, отправил посланника, нагруженного подарками для Филиппа, когда тот еще лежал в колыбели. Хотел ли эмир уже тогда подготовить какой-нибудь альянс в расчете на отдаленное будущее? Очень скоро имя Филиппа стало указываться рядом с именем его отца в большинстве актов и других записей, где шла речь о Французском королевстве. Разве это не было лучшим способом закрепить в общественном сознании мысль о том, что сын должен наследовать отцу? В 1171 году Гийом, архиепископ Сансский и брат королевы Адели, положил начало этой практике, упомянув короля вместе с его сыном в одной из своих грамот. В 1172 году Жерар де Макон и Эмбер де Божё присягнули на верность Людовику VII и Филиппу[16]. Это ли не было самой надежной гарантией успешного будущего этих сеньоров, а равно и их потомства? Высокое покровительство, продвижение по службе, обретение новых преимуществ — всё это зависело от сохранения преемственности в рамках правящей королевской династии.
Инициативы, имевшие целью заблаговременно обеспечить Филиппу королевский престол, получили продолжение, ибо 3 августа 1172 года брат короля, Робер де Дрё, и его шурин, Гийом, архиепископ Реймсский, стали убеждать Людовика VII, что больше ждать нельзя: необходимо срочно короновать его сына и призвать вассалов принести ему оммаж. При этом они ссылались на пример Генриха II, который велел короновать своего старшего сына Генриха еще в 1170 году, а также на пример императора Фридриха Барбароссы, который отдал венец короля римлян своему сыну Генриху. Однако Людовик VII остался глух ко всем уговорам, не желая к ним прислушиваться. По прошествии трех лет он принял компромиссное решение. Он сделал Филиппа своим прямым соучастником при дарении денег аббатству Клерво, затем при пожаловании привилегий обитателям Дён-ле-Руа (ныне — Дён-сюр-Арон в департаменте Ньевр), при освобождении от подорожных и мостовых пошлин аббатства Воклер и при пожаловании коммерческих льгот иностранным купцам.
