Филип Дик: Я жив, это вы умерли - [31]

Дик предложил в этом романе сравнить достоинства различных психических расстройств с точки зрения выживания и, как того требовали веяния времени, составил вполне положительный отчет: альфанское общество функционирует в целом неплохо; оно лишь незначительно отличается от нашего, где каждый гражданин, хотя официально и здоров, может быть причислен к той или иной из этих клинических категорий. Впрочем, эта классификация входит в число обязательных таможенных формальностей, когда гости с Земли прибывают на планету, и результаты тестов показывают, насколько так называемые нормальные люди плохо себя знают.

Эта идея вернула Дика к любимой игре его детства. Он начал наблюдать за своими близкими, подмечать их реакции, их ответы на вопросы, которые он старался задавать как можно более естественно, с тем чтобы выяснить, к какому виду психоза склоняется каждый из них. Конечно, Дик не располагал столь же изощренными тестами, как психиатры из его книги, но он полагался на свою интуицию, а также на старую добрую «Ицзин». Падчерицы с энтузиазмом восприняли игру, которую отчим им предложил: «Каким именно сумасшедшим вы являетесь?» Тем, который считает себя мышью? Авраамом Линкольном? Директором больницы для умалишенных? Или еще кем-то? Они без конца играли в эту игру и даже приобщили к ней своих друзей. Она стала хитом сезона и тяжким крестом их школьной учительницы: ее приводил в отчаяние безумный смех, который вызывали у ее учеников бессмысленные диалоги, наподобие этого:

— …Но тигры не едят солому!

— Разумеется нет, но я не уверена, что директриса об этом знает.

Когда выяснилось, что мода на эту игру была положена сестрами Рубенстайн, учительница захотела лично побеседовать с их родителями. Анны дома не было и ее принял Дик. Он продемонстрировал живой интерес к педагогическим теориям и заверил учительницу, что проследит за тем, чтобы умерить воображение девочек. Но он не смог удержаться от того, чтобы, провожая гостью, не принять на какое-то мгновение просветленный вид, который заставлял Лору хохотать — глаза сияли, выражение лица было одновременно сардоническим и восхищенным, — и прошептал:

— Только никому не говорите; но я — Филип Дик, знаменитый писатель.

Учительница с изумлением посмотрела на него. Его лицо вновь приняло выражение образцового родителя, который внимательно слушает, как учительница излагает ему свои жалобы.

— Простите? — пробормотала она. — Что вы сказали?

— Я ничего не говорил, мэм.

Учительница предпочла думать, что ей и правда послышалось.

Анне все эти проделки были не по душе. Она не хотела бы напоминать дочерям, что их отец умер в психиатрической больнице, но не лишала себя удовольствия припомнить Филу его собственное «темное» прошлое. О многом муж рассказал ей сам в начале их знакомства. Вдобавок у Анны были очень развиты родственные чувства, поэтому она регулярно приглашала в гости свекровь. Дороти откровенно рассказывала обо всем невестке, к великому неудовольствию сына: каким хорошеньким он был в раннем детстве, и каким нелюдимым, и что говорили психиатры по поводу смерти его сестры, и до какого возраста он писал по ночам в кроватку. Также охотно она рассказывала о своей собственной сестре по имени Мэрион, которая тоже родила близнецов. В отличие от нее самой, Мэрион не позволила никому из их детей умереть и являлась образцовой женой и матерью. Однако в конце пятидесятых годов, когда Фил был студентом, Мэрион вдруг, без видимых причин, начала страдать от серьезного психического расстройства, переросшего в кататоническую шизофрению. Дороти самоотверженно заботилась о сестре, часто навещая ее в больнице, и даже поселила ее у себя, когда благодаря отъезду сына освободилась комната. Она окружала больную преданной, но эксцентричной заботой, переходя по воле своих прихотей от одного чудесного лечения к другому, испробовав все, от дианетики до учения Райха. Дороти превратила болезнь сестры в нечто скорее романтическое, и, когда Мэрион незадолго до смерти постоянно испытывала ужасные галлюцинации, утверждала, что та наслаждается чудесными видениями. Однажды Дороти торжественно зачитала Анне и Филу надгробную речь, которую она записала в своем дневнике десятью годами ранее, когда Мэрион умерла: «Она больше не хотела жить. Привлекательность другого мира, в котором она жила и который содержит все, что мы считаем сущностью творения, была слишком сильна. Она напрасно пыталась существовать одновременно в этом своем мире и в мире, общем с другими людьми. Но чем дольше я сама живу, тем больше я уверена в том, что каждый имеет свой собственный мир и что никто из нас по-настоящему не принадлежит к реальному миру. Мы странники».

Во время чтения Фил почувствовал себя неловко. Анна подмигнула ему, полузаговорщически, полужестоко, ясно давая мужу понять: «Я вижу, что тебе было от кого наследовать».

(Чтобы закончить эту историю, добавлю в скобках: некоторое время спустя после смерти Мэрион ее муж, как он утверждал, стал получать послания от покойной супруги, приказывавшей ему жениться на Дороти, с которой до этого момента они не очень ладили. Свадьба состоялась в 1954 году, и с тех пор Дороти воспитывала близнецов своей сестры — деталь, которую Фил использовал как вишенку, венчающую торт, когда хотел показать, какой интересный случай он из себя представлял.)