Фиалки в марте - [4]

— Мы никогда не узнаем, — ответила она с явным сожалением.

Мамин покойный дядя Билл был красавцем и героем Второй мировой войны. Все говорили, что он женился на тете Би исключительно ради денег, но мне не верится. В детстве я гостила у них каждое лето и видела, как он ее целовал или обнимал за талию. Конечно, дядя Билл любил Би. Моя мама, судя по ее разговорам, не одобряла их брак и считала, что Билл мог найти кого-нибудь получше. Би всегда казалась ей слишком странной, слишком неженственной, слишком резкой, в общем, все слишком.

Тем не менее, каждое лето мы приезжали к Би на каникулы, даже после смерти дяди Билла, который умер, когда мне было девять. Би живет в удивительном месте рядом с заливом Пьюджет-Саунд, где над головой кружат чайки, повсюду сады, запах моря и монотонный шум прибоя. Мы с сестрой обожали туда ездить, маме тоже нравилось, хотя она и недолюбливала Би. Остров умиротворял нас всех.

Аннабель бросила на меня понимающий взгляд.

— Похоже, нашлось что сказать, да?

— Возможно, — уклончиво ответила я.

— Почему бы тебе не съездить куда-нибудь? Отдохнешь, проветришься.

Я сморщила нос.

— Куда?

— Подальше отсюда.

Она была права. Нью-Йорк — ненадежный друг. Этот город любит тех, кто на вершине успеха, и отворачивается от неудачников. Я представила нас с Аннабель на тропическом пляже с коктейлями, украшенными маленькими зонтиками.

— Поедешь со мной?

— Нет, — покачала головой подруга.

— Почему?

Я вдруг почувствовала себя испуганным потерявшимся щенком, который только и ждет, чтобы на него надели ошейник и сказали, что делать и как себя вести.

— Не могу, ты должна справиться сама.

Мне стало неприятно, а она продолжала, не отводя от меня глаз, словно хотела довести до моего сознания каждое слово:

— Эм, твой брак рухнул, а ты не проронила ни одной слезинки.

Возвращаясь домой, я раздумывала над тем, что сказала подруга, и мои мысли вновь вернулись к тете Би. Ну почему я столько лет ее не навещала?

Сверху донесся резкий металлический скрежет, и я подняла голову. На крыше соседнего кафе скрипел на ветру позеленевший от непогоды медный флюгер в виде утки. От знакомого зрелища у меня защемило сердце. Где я его видела? Вдруг меня осенило — картина! Картина Би. Я и забыла о небольшом, пять на семь дюймов, холсте, который она подарила мне, когда я была маленькой. Би тогда много рисовала, и я до сих пор помню, как гордилась тем, что она выбрала меня хранителем картины. Тогда я назвала ее шедевром, и Би улыбнулась.

Закрыв глаза, я отчетливо представила написанный маслом пейзаж: на берегу моря старый коттедж с флюгером-уткой и влюбленная пара держится за руки. Меня охватило острое чувство вины. Где же картина? Помнится, я убрала ее с глаз долой, когда мы переехали, — Джоэл считал, что она не вписывается в интерьер квартиры. Я отдалилась от острова, который любила в детстве, и с такой же легкостью распихала по коробкам реликвии из своего прошлого. Зачем? Для чего?

Я ускоряла шаг до тех пор, пока не перешла на бег. Вспомнила о «Годах милосердия». Неужели картина случайно оказалась в коробке с вещами Джоэла? Или еще хуже — я упаковала ее вместе с ненужными книгами и одеждой и отдала благотворительной организации? Добежав до дверей квартиры, я сунула ключ в замочную скважину, потом торопливо поднялась в спальню и открыла стенной шкаф. На верхней полке стояли два ящика. Сняв один, я перебрала его содержимое: плюшевые зверушки из моего детства, коробка со старыми полароидными снимками, несколько тетрадок с вырезками из институтской газеты, где я проработала два года… Картины не было. Во втором ящике обнаружилась тряпичная кукла Растрепка Энн, коробка с записочками от мальчишек, с которыми я дружила в средней школе, и нежно любимый в начальных классах дневник с мультяшной девочкой-земляничкой на обложке. Все.

Как же я умудрилась потерять картину? Вот растяпа! Я встала, в последний раз окинула взглядом шкаф и вдруг заметила в дальнем углу пластиковый пакет. Сердце забилось от предвкушения. В пакете лежала картина, завернутая в розово-голубое пляжное полотенце. Внутри меня что-то дрогнуло, когда я взяла ее в руки. Флюгер. Морской берег. Старый дом. Все, как я запомнила, кроме парочки. Почему-то я всегда считала, что там изображены дядя Билл и Би. Женщина на холсте точно Би, судя по длинным ногам и знакомым светло-голубым брюкам-капри; Би называла их «летними брюками». Только рядом с ней вовсе не дядя Билл. Как это я раньше не заметила? Билл был блондином, а у мужчины на берегу волосы темные, густые и вьются. Кто это? Почему Би нарисовала его рядом с собой?

Оставив разбросанные вещи на полу спальни, я спустилась вместе с картиной вниз и отыскала записную книжку. Набрала знакомый номер и глубоко вздохнула, услышав долгие гудки. После второго Би взяла трубку.

— Алло?

Глубокий бархатный голос Би совершенно не изменился.

— Это я, Эмили, — запнувшись, выдавила я. — Прости, что долго не звонила. Дело в том…

— Брось, не извиняйся! Ты получила мою открытку?

— Какую?

— На прошлой неделе я послала тебе открытку, когда узнала, что случилось.

— Так ты знаешь?

Я почти никому не говорила о Джоэле. Даже родителям в Портленде, во всяком случае, пока. Сестре из Лос-Анджелеса, с ее идеальными детьми, заботливым мужем и огородом с органическими овощами. И своему психотерапевту. Тем не менее, меня нисколько не удивило, что новости о моем разводе дошли до Бейнбриджа.