Фьезоланские нимфы - [2]

И в рог певучий громко зазвенела,

Чтоб смолкли все. И рог молчит. Рука

Рог опустила. Все сидят. Молчанье.

Все смотрят на Диану в ожиданье.

XXI

Она сказала, как обыкновенно,

Что каждая должна себя блюсти,

Чтоб муж не подошел к ней дерзновенно.

«А лишь случись мужчину здесь найти,

Извергну, как врага, его мгновенно, —

Посмей он к вам с обманом подойти

Или с насильем. Та ж, кто обольстится, —

Та жизни от руки моей лишится».

XXII

А между тем, сокрытый в чаще темной,

Где этот грозный заседал совет,

Безусый юноша, румяный, скромный, —

Да было ль Африко хоть двадцать лет? —

С кудрями светлыми, с улыбкой томной,

Весь — словно лилия иль роза, нет —

Как яблочко (здесь, недалеко, с детства

С родителями жил он без соседства), —

ХХIII

Вдруг юноша, сокрытый, очутился

Вблизи Дианы. Шаг еще ступил —

И говор нимф, что звонко разносился,

И вид живой его остановил.

Тогда в пещеру тихо он сокрылся,

И слушал, и дыханье затаил.

Невидимый блистательным собором,

В него впился он напряженным взором.

XXIV

Глядит: Диана, властная, сурова

В делах и в мыслях, выше всех стоит,

И говорит, и запылать готова,

И гневно луком, стрелами грозит;

А нимфы робки, не проронят слова,

Страшит их и чарует грозный вид

Ее чела, — безмолвны, бездыханны,

Потрясены угрозами Дианы.

XXV

И видит: по велению богини,

Встает одна из нимф, легка, быстра

(А избрана по той она причине,

Что всех достойнее). «Пришла пора, —

Глас прозвучал, — вас покидаю ныне.

Сидите. Слушайте. Стоит сестра

Пред вами, Альфинея. Почитайте

Ее теперь как бы меня. Прощайте».

XXVI

Стоял и слушал Африко, дивуясь.

И приковала взор его одна.

И через миг, лицом ее любуясь,

Почуял: сердце ранено до дна.

Уже вздыхал и чувствовал, волнуясь,

Огонь любви. Так жарко зажжена

Желания вся нега: любоваться

Лишь ей одной, одной — не оторваться.

XXVII

Он говорил себе: «О, кто б со мною

Равнялся в счастье, — только бы ее,

Вот эту девушку — назвать женою?!

Мне сердце шепчет вещее мое:

Никто б не жил блаженней под луною.

Когда б не гнев богини — о, свое

Свершил бы я, — ее бы взял я силой,

И у меня никто б не отнял милой».

XXVIII

Так чаща свежая еще таила

Любовника влюбленного, — воздев

Чело, Диана видит, что светило

Дневное в небе никнет, потускнев,

Лишенное лучистости и пыла, —

И вот она и лик веселый дев

Идут на холм, поют, непринужденны,

Прекраснейшие песни и канцоны.

XXIX

И Африко, очей не отрывая,

Глядит и слушает. Встают, и вот

Его любимую зовет другая:

«Пойдем же, Мензола!» Она встает —

И так легка, подружек нагоняя!

Рассыпался прекрасных нимф народ

По хижинкам укромным понемногу,

Диану проводивши в путь-дорогу.

XXX

Пятнадцать было нимфе лет едва ли,

Златились кудри длинные у ней,

Ее одежды белизной сияли,

Прекрасен был лучистый взгляд очей.

Кто в них глядел, не ведал тот печали;

Вид ангела, движенья — нет стройней,

Рука стрелой играет заостренной.

Но где теперь покинутый влюбленный?

XXXI

Он одинок, задумчивый, унылый,

Безмерному страданью обречен.

Оставленный прекрасноликой милой,

Без сил прервать мелькнувший страстный

сон, —

«Увы мне! О, с какою мучит силой

Минувший миг блаженный! — молвит он. —

Подумать только: где и как найду я

Теперь ее, в отчаянье тоскуя?

XXXII

Не знаю той, что вдруг меня сразила,

Хоть слышал: Мензола — так имя ей.

Покинув, осмеяла, изъязвила,

Меня не видев, о любви моей

Не ведая. О, знай: мне все не мило,

И груз любви — что миг, то тяжелей!

Ах, Мензола прекрасная, мне больно!

Твой Африко покинут, хоть невольно!»

XXXIII

Потом он сел, где милая сидела,

Где только что он любовался ей,

Прелестною; все глубже пламенела

Огнем кипящим грудь, все горячей,

И, наземь повергаясь то и дело,

Он длил игру Амуровых затей,

Лобзал траву, шепча: «О, ты блаженна:

Тебя касалась та, что совершенна».

XXXIV

И говорил: «Увы мне! — воздыхая. —

Судьбина зла. Сегодня же вела

И соблазняла — о, совсем иная!

Счастливого — злосчастью обрекла, —

И девушка-дитя, сама не зная,

На жалкий путь страдальца повлекла.

Мне нет вождя, хранителя, — все втуне.

Одной любви я верен — и Фортуне.

XXXV

Хоть знала бы она, как пламенею

Любовью к ней, иль видела б меня!

Нет, страстью бы испугана моею

Она была, — и, всякого кляня,

Кто, полюбя, владеть хотел бы ею,

Она бежала б этого огня,

Смятенная: она ведь ненавидит

Всех нас, мужчин, какого ни увидит.

XXXVI

Что делать мне? Все кончено. Ужели

Открыться ей? Себя же погубить.

Молчать — нет сил, молчать всего тяжеле:

Огонь в груди все будет злей томить.

Так, умереть. Жалеть о жизни мне ли?

Пусть этой муки оборвется нить:

Ведь не погаснет этот пламень жгучий, —

Смерть все равно предстанет неминучей».

XXXVII

Таких речей излил тогда немало

Влюбленный юноша. Но видит он —

Заря погасла, ночь уже настала

И вызвездил давно уж небосклон, —

И как душа помедлить ни желала

На месте милом, молвил как сквозь сон,

Себя одолевая: «Так, злосчастный,

Пускай хоть встречу день, мой день

ненастный».

XXXVIII

Он все же встал, побрел, едва шагая,

Исполнен дум, долиною речной

В родной приют, печально понимая:

«Оттуда шел один, придет — иной».

Вот перед ним и хижина родная.

Так безотчетно он пришел домой:

Идти долиной было далеко ли?

Ну, с четверть мили, уж никак не боле.

XXXIX

В свою каморку он тихонько входит,

Где спал один, вздыхает, еле жив,

Там ощупью постель свою находит