Фейсбук с привкусом Лубянки - [29]

Давайте вместе посмотрим вблизи на то, что происходит с личностью одного человека, который попадает в систему.

Метаморфоза личности в Фейсбуке

Один мой хороший знакомый, поэт, ведущий радиопередачи на протяжении вот уже более пятнадцати лет, завел себе аккаунт в этой социальной сети. Я бы наверняка и не заметил его, если бы не рекомендации друзей (вот, кстати, еще одно новшество Фейсбука — вы можете рекомендовать своим друзьям своих же друзей, если они до этого времени не подружились).

Итак, мой знакомый, человек достаточно степенного возраста, завел аккаунт. Спустя некоторое время я встретил его в сети. Почитал его темы, его комментарии, ответы на комментарии. И — ужаснулся. Вместо вполне успешного, уверенного в себе профессионала радио, вместо признанного на самом высоком и на самом низком (позволю себе и так выразиться) уровне поэта, вместо интеллигента передо мной была некая серая, загнанная личность, которая подобострастно пыталась всем угодить, всех помирить, снять напряжение в диалогах. Юлила, нервно хихикала и, очевидно, была противна самой себе.

Черт, что же произошло?

Или это просто сеть открыла в нем настоящего человека?

Да нет же. Настоящий был другим. В меру смелым, мягким, не несгибаемым, уступчивым, но не предателем собственных идей.

Так что же произошло?

Знаете, одним предложением можно так ответить на этот вопрос: балерины какают не бабочками.

Поясню. Создаваемый нами образ всегда идеальнее реально существующего человека. Более того, всякому создаваемому образу мы придаем черты, которыми он не обладает, и одновременно лишаем его признаков, скажем так, приземленности, человечности.

В мою бытность студентом был один примечательный случай, который потряс меня до глубины души так, что запомнился на всю жизнь. И, признаюсь честно, из того случая я кое-чего взял для своего опыта и успешно использовал, будучи отцом сына-подростка.

А было так.

Мой однокурсник, сосед по комнате, был типично книжным мальчиком: романтиком, жаждущим чистых, идеальных отношений, боготворившим девушек и женщин. Над его наивностью мы посмеивались до той поры, пока он не влюбился. И влюбился без самой малой надежды на взаимность. Он обожествлял свою избранницу, все попытки доказать ему, что она — вздорная, своенравная, эгоистичная и разбалованная девка, не приносили успеха. Он твердил лишь о том, что мы ее не знаем. Все было бы ничего, но парень ушел вразнос: все деньги он тратил на свою избранницу — водил в кино, угощал мороженым и кофе, покупал конфеты и цветы. Похудел страшно, забросил учебу. Ужас всего происходящего был еще и в том, что его избранница прекрасно поняла выгоду своего положения и в буквальном смысле использовала нашего друга. Он влез в долги, дни и ночи напролет думал только о том, чем бы еще угодить своей любимой. Короче, парень реально слетел с катушек.

И тут в дело вмешался старшекурсник, с которым мы жили по соседству и который по доброй воле опекал нас. Однажды вечером, когда мы за картами засиделись далеко за полночь, явился с очередной прогулки наш романтик. И тут старшекурсник приступил к нему с допросом: любишь, да? Наш романтик в уже надоевшем нам возвышенном стиле стал охотно рассказывать старшекурснику о девушке. Тот выслушал его молча, снисходительно улыбаясь, а в конце неожиданно спросил: ты можешь представить свою любимую в любом месте? Конечно, был ответ. Но только не в пошлом, не надо, мол, наговаривать на нее разные гадости, что-де она с кем-то еще целуется. Да нет же, ответил старшекурсник. Зачем нам пошлости и то, что она не делает или, возможно, делает. Ведь она же человек, так? Как все люди, правильно? Она кушает, правильно? А это значит, что она и какает. Вот представь свою любимую на унитазе…

Нужно было видеть лицо романтика. Вначале он заморгал от неожиданности. Он не мог отрицать очевидного, он не мог сейчас сказать, что на его любовь возводят напраслину: любой человек, естественно, ходит в туалет. И писает, и какает. А потом в его глазах отразился мыслительный процесс: мы видели, что он пытается представить… Представил — и убежал из комнаты. Когда он вернулся, мы тактично не затрагивали тему его влюбленности. Спустя дня три наш романтик стал вполне адекватным студентом. И вечером, благополучно распив несколько бутылок пива, мы слушали его веселые откровения, полные, глядя с сегодняшнего опыта, глубочайшего смысла. «Для меня это было не то чтобы откровением. Я просто никогда не думал об этом. Она существовала для меня в каком-то таком свете, где нет напрочь всей этой физиологии. И вдруг я представил… да, я действительно представил. Но не это меня потрясло, а другая мысль, которая возникла вслед за картинкой: если вы здесь правы, если я был слеп, значит, все другое тоже может быть правдой! И я посмотрел на нее, вот как будто из того туалета. С точки зрения возможности всех тех отрицательных качеств у нее. Собрал воедино все факты, складывал их один в один, как пазлы — и получилась картинка. Настолько цельная и правдоподобная, что отрицать ее мне в тот момент практически значило отрицать присущую ей физиологию…»