Фея горького миндаля - [17]

— Не говорите так! Он хороший миндаль.

— Ещё бы! Великолепный. У него цветы… Они зацветают и осыпаются при малейшем холоде… И опять зацветают… И опять осыпаются… И так по нескольку раз… Поэтому он не даёт плодов… Он красив и лукав, миндаль. Но из таких деревьев, переколдовываясь, вырастают деревья другие — те, что ты видела на плантации. Тот чудак… он искал условия, чтобы вывести сладкий миндаль… Он искал условия для резинки от твоей шляпы: чтобы шапка крепко держалась на голове… И вот он нашёл условия для сладкого миндаля и для резинки от твоей шапки… Но резинки растягиваются… А миндаль — он лукав. Возьмёт и вдруг, неведомо почему, обернётся первым своим обличием: из сладкого превратится в горький. Или вдруг, ни с того ни с сего, перестанет плодоносить. Горький — ни с того ни с сего — вытесняет сладкий… Лукаво! Коварно! И что это только на свете делается, Катерина… Ни часу покоя усталому человеку… Вот так. В таком духе. В таком разрезе.

— Тогда пусть тот человек на него рассердится, — вздыхая, сказала Катя.

— Он сердится. Он сердитый, он… Ты, понимаешь ли, пальца в рот ему не клади! Он как волк!.. Но вопрос опять же о Красной Шапочке… Откуда возьмёт её мама миндаль для сладкого пирога? Миндаль — украшение лучших на свете пирожных, он приправа знаменитого миндального шоколада… Жил да был на свете… Кто, Катерина?.. Жил-был миндаль. Осенью его ветви сплошь покрывали орехи. С тонкой шкуркой. И толстой шкуркой. Из твёрдой шкурки глядели на свет продолговатые, булавочные глазки. От сладкой тяжести низко-низко клонилась ветка, падали на землю орехи сладкого миндаля… Ты меня слушаешь, Катерина?..

Кровать была отгорожена от Мишиной комнаты ситцевой занавеской. На высокой подушке лежала Катя. На соломенном стульчике, рядом с ней, притулился Рихтер. С той стороны занавески слышались приглушённые голоса папы, Миши и Мишиного брата — Кости. Наклонив над Катей большую голову, Рихтер шептался с ней. На стене, где прозрачные тени от занавески, гуляла тень от большой его головы.

Плыла, плыла волшебная тень. Как солнце, была окружена голова Рихтера кругом пушистых волос. Он поднимал указательный палец, когда творил: «Вот то-то!» — и на стене поднимался сейчас же второй указательный палец — тень.

Палец всё поднимался и поднимался. Остров Кати и Рихтера был окружён морем. По морю шёл пароход.

…Катя проснулась. Это её пароход причалил, вдруг к берегам рассвета.

Глава IX. Счастье

Грузовик тихонько ехал по длинной, пыльной дороге. Он вздрагивал. Трое сидели в кузове: Катя, Лена и Миша — папин товарищ.

Рядом с шофёром уселась какая-то бабка.

Сперва сказали:

— Рядом с бабушкой посадите ребёнка.

— Ну, а может, не только ребёнка, а полк солдат? Под самый локоть водителю! Это ему подходит для перевала, — улыбаясь томной улыбкой, спросил шофёр.

— Я не сяду! — ответила Катя.

— Опять за своё?! — изумился папа.

Но Катя молчала. И хмурилась. Она не желала быть полком солдат. Она не хотела к шофёру. В кузов, в кузов хотела она, чтобы всё время смотреть на красивую Лену!

А в кузове грузовика лежало несколько ящиков и несколько шин от больших колёс.

Катя села на шину от колеса, Лена напротив, тоже на шину от колеса; рядом с ней устроился Миша.

Лена была как Катя, в шляпе с резинкой. Только большой, соломенной. Она была в соломенной широкополой шляпе и тёмных очках. Она была в тёмном платье и светло-голубых тапках.

В жизни, в жизни Катя не видывала, чтоб так красиво был обут человек!

Грузовик подпрыгивал. Того, кто полегче, шибко подбрасывало наверх. Глаза у Кати сделались круглыми, она стала икать.

— Девочка! Отчего ты икаешь?

— А так… Так просто… — виновато сказала Катя.

Колёса хлопали. Улица грохотала.

И вдруг порвалась резинка, и с головы у Лены слетела шляпа. Миша перехватил летящую шляпу, а Лена, повернув голову, пристально взглянула на Катю, как бы в первый раз заметив её.

Грузовик грохотал.

Трава кругом была вся в пыли и в горячем солнце. На углах торговали мороженым. Иногда торговали квасом.

Миша постучал кулаком в кабину шофёра. Машина остановилась. Миша вылез из кузова и купил квасу.

— Лапушка, хочешь квасу? — нежно сказала Лена.

Катя молчала. Кругло, светло и восторженно смотрела она на девушку.

— Ей тяжело держать. Тяжёлая кружка, — тихо сказала Лена. И, улыбаясь, стала поддерживать кружку Кати.

Катя закрыла глаза и принялась пить. От кваса у неё выросли пенистые усы.

— Катя хочет мороженого, вдруг очень строго сказала Лена.

— Не хочу! — сдвигая брови, ответила Катя.

— А я всё знаю!.. Я знаю, отчего ты сердишься на меня, — рассмеявшись, сказала Лена. — Ты думаешь, что я тебя не люблю как надо. А я тебя очень-очень люблю. Ты мне очень нравишься! Честное слово! Если я вру, пусть я не вылезу из машины!.. Что же ты села, Катюша, так далеко?

Катя себе не верила.

— Иди-ка сюда, ко мне! — тихо и властно сказала Лена.

И так как Катя всё ещё колебалась, глядя на Лену сурово и вместе робко из-под сросшихся пушистых бровей, Лена протянула навстречу ей обе руки.

Протянуть руки по ходу грузовика, было дело нелёгкое. Ведь Лена обеими руками, изо всех сил держалась за шину.

Но она протянула руки. Катя увидела её ждущие руки… Робко привстала она со своей шины и, не отрывая от Лены глаз, легко перебирая крошечными ногами в коричневых ботинках, пошла навстречу ей.