Февральская революция - [18]

Однако недостаток подпольных типографий, которые не могли удовлетворить спрос на большевистскую литературу, Шляпников признает. Утверждая, тем не менее, что брошюра Ленина и Зиновьева "Война и социализм", в которой было более ста страниц, разошлась по Москве в машинописном виде и что фотографии сосланных депутатов-большевиков (тех самых, на недостойное поведение которых Шляпников сетовал выше) были проданы не менее чем в 5000 экземпляров.

Обзор, сделанный Шляпниковым в марте 1916 года, не содержал бы столько восторга по поводу нового пролетарского руководства большевистского подполья, если бы ему было известно то, что с очевидностью выяснилось после Февральской революции, а именно - какую огромную роль играли в нелегальной революционной деятельности полицейские провокаторы и осведомители. Действительно, разные недолговечные комитеты Москвы, Петрограда и других городов печатали очень много листовок, Шляпников прав, но мы теперь знаем, что это делалось с ведома охранки. Охранка обычно давала таким организациям время, чтобы развернуться. Но как только тот или иной комитет действительно начинал работу, получал необходимую "технику" (т. е. оборудование для подпольной типографии) и приступал к печати, появлялась полиция, арестовывала всех участников и забирала как печатное оборудование, так и запасы листовок. Иногда полиция препровождала доказательства подпольной деятельности в канцелярию государственного прокурора для возбуждения дела. Подозреваемых обвиняли либо в открытой антиправительственной агитации, заключающейся в призыве к восстанию, либо в принадлежности к нелегальной организации - российской социал-демократической партии. В военное время такие дела рассматривались окружными военными судами. В этих судах, однако, судопроизводство велось по всем правилам, с участием адвоката, они резко отличались от судов, находившихся под непосредственным контролем военных властей. В общем, приходится удивляться, как снисходительно эти суды относились к обвиняемым, участие которых в нелегальной деятельности, казалось, было вне сомнений; после революции в ней с торжеством признавались и ею хвастались сами "правонарушители". "Создается впечатление, что некоторые оправдательные приговоры сами суды рассматривали как вызов авторитету царского правительства, что они были инспирированы противоправительственной кампанией либеральных кругов и общественных организаций. Во всяком случае, это указывает на глубокое и в общем оправданное недоверие к уликам, исходящим от охранки, о провокаторских приемах которой много говорили, иногда даже сгущая краски.

Про полицейских агентов, работавших в подпольных организациях, можно сказать, что имя им - легион. Меницкий называет около пятидесяти человек, работавших в 1914-16 гг. только в Москве, другие революционеры называли Москву "городом провокаторов"." Положение в Петрограде почти не отличалось от московского. Возможно, многие провокаторы и осведомители не были разоблачены потому, что 27 февраля 1917 года полицейское управление разгромили и сожгли.

Как бы то ни было, полковник Мартынов, возглавлявший московскую охранку, был человек решительный и способный. Даже революционеры, прекрасно подготовленные к конспиративной работе, например, Крыленко и г-жа Розмирович, которые летом 1915 года приехали в Москву из Швейцарии под чужими именами, скоро стали жертвами агентов Мартынова. К ноябрю они были в тюрьме. Оба приехали в Россию в качестве эмиссаров Ленина, с которым они поддерживали тесные, хотя и не всегда дружелюбные отношения в Швейцарии. Их задача заключалась в том, чтобы оживить московское большевистское подполье. Полиция решила не проводить суда над ними; их просто выслали "в административном порядке": Розмирович - в Сибирь на пять лет, а Крьшенко - в Харьков, где он был мобилизован. Этим, кстати, и кончилась единственная серьезная попытка Ленина послать во время войны в Россию своих эмиссаров. Пристально следить за событиями в стране он мог только благодаря переписке, особенно с сестрами Марией и Анной, которые тоже состояли под надзором полиции. Создается впечатление, что он вполне сознавал, с какими трудностями приходится сталкиваться большевикам. Советы и инструкции, которые он давал Шляпникову, относились главным образом к совершенствованию техники конспирации, предполагали налаживание тонкой сети подпольных организаций и почти или совсем не имели в виду прямых массовых акций. Ленин был одержим идеей отпора пагубному влиянию оборонцев, полуоборонцев и "примиренцев", главным вдохновителем которых он считал в это время Чхеидзе, главу меньшевистской фракции Думы.

Ленин страстно верил, что война уничтожит существующий режим. Отсюда его призыв к воюющим армиям "превратить империалистическую войну в гражданскую" и повернуть штыки против собственных правительств. Но, несмотря на призыв не обманываться "могильным молчанием Европы" (это было написано в январе 1917 года!) и уверенность, что "Европа беременна революцией", Ленин, создается впечатление, рассчитылал тогда в лучшем случае на вариант 1905 года в одной из европейских стран.