Февраль - [37]

Да я и так уже по самые уши в ней. И, видимо, уже не выберусь. А Селине, глядишь, ещё сумею помочь. Она была хорошей девушкой, и справедливым было бы отыскать и призвать к ответу её убийцу!

Погубит тебя твоё благородство, Жозефина!

Не слушая голос здравого смысла, я всё же постучала три раза, громко и уверенно. Но ответом мне, как ни странно, была тишина. Я с непониманием нахмурилась, и, приоткрыв дверь, осторожно заглянула внутрь. Я ожидала увидеть если не самого Витгена, то хотя бы кого-то из его помощников, но кабинет был пуст.

Они уехали. В самом деле, уехали! Допросили свидетелей – тех, кого сочли нужным – и, помахав Грандеку ручкой на прощанье, укатили обратно в свой Берн. Чёрт возьми, я опоздала! В сердцах топнув ногой, я развернулась и зашагала обратно. Признаться, какая-то часть меня была немножечко рада такому повороту событий – я не хотела встречаться с комиссаром снова, это факт. И я, действительно, боялась услышать от него язвительное: «Мадам Лавиолетт, вы выдумали всё это исключительно с одной целью – очернить доброе имя невиновного! Вы убийца, мадам Лавиолетт! Вы убийца!»

Но, с другой стороны, меня грызло чувство вины. Перед Селиной было как-то неудобно… я, выходит, скрыла важную улику – которая, быть может, сыграла бы решающую роль в расследовании… При условии, конечно, что расследование вообще стали бы проводить. Я-то была уже практически на все сто уверена, что с приездом парижской полиции меня волоком оттащат в участок, а оттуда депортируют в Лион, где и казнят без суда и следствия на главной городской площади.

Наверное, я преувеличивала. Ладно, что уж там – я, действительно, преувеличивала. Но вы бы простили мне мои оскорбительные мысли в их адрес, если б знали, через какой кошмар мне довелось пройти после смерти Рене. Я, действительно, ждала удара со всех сторон, и я была убеждена, что этим людям жизненно необходимо отправить меня на гильотину, хотя по сути-то, думаю, мало кому из них было до меня дело. Не считая кое-кого из моих лионских «любимчиков», которые, действительно, пытались обвинить меня в убийстве Рене и даже завели дело. Но это скорее исключение, чем правило.

А тот же Витген… ну, что ещё он мог подумать, право? Моя шляпка на месте преступления, чем не улика? И то, что я путешествовала под другой фамилией – разве не подозрительно? Ах, да, ведь моя фамилия была Бланшар – та самая Жозефина Бланшар, которую пытались осудить за убийство собственного мужа месяц назад! Нашумевшее было дело, о, да, слышали, знаем… И вот эта женщина, чудом избежавшая правосудия, оказывается в Берне, рядом с местом очередного преступления, где находят её шляпку… Да, наверное, у комиссара Витгена и впрямь были все основания подозревать меня. Это если судить объективно.

Но тогда я ещё не могла быть объективной – слишком неясными были перспективы моего дальнейшего будущего, и слишком тоскливо было на душе от осознания того, что кто-то безжалостно задушил весёлую беззаботную девчушку-горничную, милую Селину. Которую я же, за пару часов до этого, собирала на свидание как заботливая мать или любящая старшая сестра. Ох, боже, у меня опять разболелась голова от этих мыслей…!

И лестница вдруг пошатнулась, и ушла из под моих ног – я осознала, что падаю. Ещё немного, и «Коффин» заполучил бы второй труп, на этот раз без малейших признаков криминала. Я так и видела заголовки газетных статей, нечто вроде: «Справедливость восторжествовала! Божья кара настигла убийцу!» Ну, или что-то в этом духе.

Однако русский журналист упустил громкую сенсацию. Собственными руками разрушил свою же будущую статью, весьма удачно поймав меня возле лестничного пролёта между четвёртым и третьим этажом. А я даже не заметила его поначалу, вот до чего довела себя этими мыслями!

– Мадам Лавиолетт, Жозефина! – Его взволнованный голос донёсся до меня откуда-то сверху, а потом я почувствовала, как сильные руки легко отняли меня от пола. – Не волнуйтесь, я отнесу вас в вашу комнату.

– У меня закружилась голова, – попробовала, было, оправдаться я, но слова мои прозвучали до того жалко, что я сочла нужным поскорее замолчать. Арсен, благо, и не собирался упрекать меня в немощности, это вам не мой драгоценный супруг! Он лишь ласково улыбнулся, и ещё раз попросил ни о чём не волноваться.

И вот, мы уже в моей комнате, он опустил меня на кровать, затем поправил подушки, чтобы мне было удобнее. Прямо как заботливая матушка, право слово! Я вяло улыбнулась ему – ну, это я надеялась, что получилось улыбнуться именно ему, потому что я толком и не видела, где именно он стоял, комната всё ещё плыла перед глазами.

– У вас-то, я надеюсь, нет национальных предубеждённостей? Не будете против визита доктора Хартброука? – Смеясь, спросил он откуда-то справа от меня. По звукам льющейся воды я поняла, что Арсен наполняет для меня один из стаканов, что стояли на серебряном подносе вместе с хрустальным графином. – Вот, выпейте. Должно полегчать.

Голова моя не желала меня слушаться, и подниматься упрямо не хотела, вопреки моим стараниям. Тогда Арсен осторожно подсунул руку под мою шею, и от этого прикосновения я невольно вздрогнула. Он, впрочем, тоже не оставил этот интимный момент без внимания, и как-то странно, томно вздохнул. Затем, чуть приподняв мою голову, он заставил меня сделать несколько глотков освежающей прохладной воды. Пара капель всё равно пролилась на моё сиреневое платье, но это были сущие пустяки.