Ферзи - [30]

Сейчас ноющая голова радовала отсутствием серьёзных повреждений, но прилично огорчала незнанием их причин. Преступное легкомыслие стоило ему нескольких часов без сознания и грозило обернуться значительными осложнениями в виде пяти-шести добрых княжеских ищеек на хвосте. Чародей был чрезвычайно недоволен собой, прекрасно понимая, что искать напавшего теперь было бессмысленной тратой сил и времени. Схлопотать по голове он с одинаковым успехом мог как от излишне живучего трактирщика, жаждущего мщения, или наёмного рабочего, решившего расправиться с излишне наглым вором, так и от проснувшегося постояльца, жаждущего на пьяную голову полихачить. Тёмная личность с определённой долей погрешности мог предположить даже вмешательство древних князей, пусть запоздало, но отомстивших проклятому за осквернение своего родового гнезда.

Чародей поднялся с большого перевёрнутого чана, послужившего ему диваном на последние пару часов глубокой, хоть и не слишком щедрой до отдыха, дрёмы, и осторожно приблизился к двери. Заклятье ослабло, но не спало окончательно, продолжая служить жестокой насмешкой над его немалым опытом и всей накопленной силой.

— Эл! Маму твою и папу! — раздался снаружи тот самый низкий вибрирующий голос, что в ночи взывал к демонам.

В этот раз в нём не было потусторонних отголосков и истеричных ноток, но хрипотца сохранилась, намекая либо на пристрастие обладательницы к табаку, либо на наличие заболеваний. И то и другое не особенно радовало, поскольку болеющие с родни курильщикам: склонны постоянно раздражаться, нервничать и быть не к месту агрессивными. Иметь же возле нестабильной древней печати непредсказуемую женщину (им, кстати, в период некромантии к подобным артефактам даже подходить не разрешалось) было сродни самоубийству. Моментально избавиться от досадного недоразумения маленьким поджогом трактира было очень соблазнительно. Основному качеству артефакта это не слишком повредило бы, но треклятая некромантская штуковина могла оказаться излишне чувствительной к смерти окружающих.

Мужчина поймал себя на слабой, но удивительно живучей надежде, что кто-нибудь из этих двоих сейчас взмахом руки развеет заклятье и выпустит его. Надежда в конвульсиях скончалась, когда хлопнула входная дверь. Звук вышел резкий, глухой и какой-то отрывистый, оставляя после себя неприятный осадок и ощущение, будто вызволение было непозволительно близко.

Чародей тихонько вздохнул. Ему очень повезло (если долгое и изнурительное выслеживание можно назвать везением), что удалось заранее вызнать, к какому каравану прицепились две молоденькие туристки, чтобы выбраться из этого богом забытого городишка. Тогда его, помнится, едва не разобрал смех, когда один из торговцев сознался, что взял двух девчонок в качестве охраны и чародейской поддержки в условиях нестабильных телепортов и обострения активности некоторых видов нечисти. Простоватый, затрапезного вида мужичок так важно вещал о движении энергетических полей и пике размножения виверн, что сразу же становилось ясно, чьи доводы он цитировал. Что и говорить, мозги малосведущему в чародействе торговцу запудрили со знанием дела, что указывало на наличие если не ума, то определённой смекалки. Вот только зря они выбрали именно чародейское прикрытие: случись что, просто выкрутиться не получится. А случиться может, уж он-то об этом позаботится.

Существовала, конечно, вероятность того, что девушки к чародейству действительно имели отношение. Мужчина даже полагал, что они могли числиться какое-то время в Замке, только идентификатор ни разу не отразил их как сколь-нибудь значимый объект, следовательно, их потенциал не превышал базового уровня. Это более чем устраивало его, особенно в нынешнем положении, когда при ограниченной силе столкновение с сильным противником доставило бы дискомфорт.

Размяв затёкшие от долгого сидения мышцы, чародей прошёлся взад вперёд по длинной и узкой подсобке, размышляя о наиболее безопасном способе выбраться из этой абсурдной западни. Была в таком заточении какая-то своя особая злая ирония, но чародей сейчас был не настроен смеяться. Мужчина пощупал край ещё влажного плаща и не многим более сухую рубашку. Придя в себя в запертой кладовке без возможности к немедленному освобождению, он не придумал другого занятия, как перестирать изгвазданные в непонятном составе вещи. От воды пятна лишь больше расплылись. Неизвестная науке дрянь плотно въелась в материю, доводя её до жёсткости дублёной кожи и распрямляя причудливой вешалкой. Рубашка стала напоминать походную кольчугу боевиков, такую же тяжёлую и неудобную, образовав у ворота настоящий защитный ошейник от вурдалаков. На плотном плаще странный эффект сказался ещё сильнее, затянув линию плеч крепким панцирем и даже перекинувшись местами на спину и грудь. Цвет ткани вылинял и приобрёл странный металлический блеск.

Подавив недовольство, чародей снял с навесной полки значительно пострадавший наряд и, морщась от прикосновения влажной ткани, натянул царапучую рубашку. По непонятной самому себе причине он искренне любил эти чёрные тряпки и без сожалений предпочитал любым ярким современным нарядам и модным покроям. Ещё в детстве, нацепив на манер плаща бабушкину гардину, он представлял себя грозным повелителем стихий, бегая по крыше поместья с посохом гостившего у них мага. Стать повелителем в тот раз ему не позволили, бесцеремонно стянув с крыши, отобрав искривший от недоплетённых заклятий посох и впервые в жизни применив волшебную силу ремня. По истечении времени он понял, что в пять лет вёл себя неразумно, используя чуждый по источнику силы посох, распугивая многочисленных гостей поместья и разгуливая в чёрной гардине, которую повесили в зале, где стоял гроб с ещё не остывшим дедом. Стоит полагать, что эти похороны здорово взбаламутили их тихий уезд.