Ферсман - [33]

Народный университет должен был, как писал завещатель в своей посмертной записке, кроме «открытия доступа к знанию всем обездоленным, не имеющим входа в правительственные университеты», преследовать еще и другую цель: «предоставить обществу попробовать свои силы «а работе созидательной», тогда как «доселе ему поневоле была доступна лишь работа критическая».

По идее Шанявского, университет должен был сочетать чтение лекций с практическими занятиями. Он должен был быть свободен от «умственных плотин» в виде загромождения учебной программы классицизмом. Он должен был быть не «фабрикой аттестатов», а убежищем творческой мысли. Таким рисовался вольный университет в мечтах его основателя. А. Л. Шанявский не смотрел на свой дар как на дело благотворительности, но, разумеется, нет никаких оснований приписывать ему роль чуть ли не «социального реформатора», каким поспешили его объявить велеречивые либералы[26].

Все же силы реакции всеми способами сопротивлялись утверждению устава университета, без чего он не мог быть объявлен законно действующим.

3 октября 1908 года завещание теряло силу, а первая лекция была прочитана 2 октября, то-есть накануне рокового срока. А надо сказать, что завещание, по условию завещателя, вступало в силу только после первой лекции.

Отчеты университета имени Шанявского показывают, что в нем преобладал мелкий служилый люд. Многие приезжали из провинции, соглашаясь на любую работу, лишь бы перебиться и получить возможность занятия наукой.

В тяжких условиях царской России создание подобного учебного заведения было, конечно, событием отрадным. Здесь нашли приложение своих сил многие ученые, из-за преследования властей вынужденные уйти из государственных университетов. В 1912 году Ферсман прочел здесь — первый не только в России, но и в мире, не только по времени, но и по полноте — курс геохимии. Сюда он передал свою самую большую драгоценность, память об увлечениях юности, символ ее пылких мечтаний, — минералогическую коллекцию. Здесь он организовал действенно работающий научный кружок. Вначале для кружка, а затем для Минералогического музея Академии наук и для минералогических кабинетов высших учебных заведений и научных институтов собирал Ферсман одну коллекцию за другой.

За всю свою жизнь он собственноручно скомплектовал около ста научных собраний минералов, но никогда уже больше не брал ни единого камня себе.

На его письменном столе стоит гигантский кристалл дымчатого горного хрусталя величиной с конскую голову. Это единственное исключение, которое он позволил себе за десятки лет (и то, по рассказу его жены и друга Екатерины Матвеевны Ферсман, в уступку ее настоятельной просьбе). Он оставался верен раз навсегда принятому решению.

В среде «шанявцев» Ферсман нашел аудиторию, действовавшую на него вдохновляюще. Он радостно раскрывал свои научные взгляды перед небольшим кружком людей, которых собрала сюда не погоня за «дипломами», а бескорыстная жажда знаний. Они не уставали спрашивать, а Ферсман не уставал на эти вопросы отвечать.

Долгие задушевные разговоры о путях новой науки разгорались на минералогическом семинаре, который за год ухитрился собраться одиннадцать раз, несмотря на длительные разъезды руководителей. Здесь ритм жизни и творчества был совсем иной, чем некогда в университетской «альма-матер». В особенно благоприятном положении, несмотря на первоначальную стесненность условий, находилось первое поколение «шанявцев», которому физику читал Лебедев, органическую химию — Зелинский, а первые навыки исследования кристаллов преподавали Шубников и Вульф. Ничто так не побуждает ум к активной деятельности, как непосредственное общение с людьми высокого творческого накала.

«Главная деятельность лаборатории, находившейся в заведовании А. Е. Ферсмана, — читаем мы в отчете университета за 1912 год, — сосредотачивалась на специальных работах лиц, уже прослушавших курс и закончивших обязательные практические занятия».

На семинарах впервые в эти годы поднималось на щит первенство Ломоносова как «первого ученого, высказавшего правильные взгляды на происхождение ископаемых», — доклад на эту тему был прочитан М. В. Павловым. Впервые здесь резко и определенно ставился вопрос о связи науки с жизнью, теории с практикой — отвлеченных пока еще геохимических построений — с поисками полезных ископаемых, главной целью всех геологических наук во всем их сложном комплексе.

Именно здесь, в тесном дружеском кругу, Ферсман впервые опубликовал свои подсчеты количественного состава атомов разных элементов в земной коре. Ученый приближался в это время к новому рубежу своей жизни, и потому пора провести еще одну черту, подводящую итог очередных его трудов, путешествий и дум.

VI. СЕМНАДЦАТЬ ИЗ ШЕСТИДЕСЯТИ

«Борьба за сырье — это борьба за основу современной техники».

А. Е. Ферсман

«Мы находимся сейчас в положении человека, начинающего понимать, что ему дано природой и чем он не пользовался».

В. И. Вернадский

Предвоенные годы были ознаменованы новым взлетом геохимических идей, развиваемых учителем Ферсмана — Вернадским.

Талантливый единомышленник Докучаева и Вильямса, следуя за их глубочайшими исследованиями жизни почвы и жизни в почве, стремился осветить прожектором научного анализа все прочие оболочки земного шара, в которых так или иначе проявляла себя всемогущая жизнь. И он находил ее везде! В горячих источниках и во льдах, вынутых из глубин земли в Арктике, в Сибири и на Памире. Жизнь обнаруживалась на дне морей и в раскаленных песках пустынь. Существа, сотни миллионов которых поместились бы в одном кубическом миллиметре, в струях ветра перелетают на тысячи километров. Их можно встретить на уединенных вершинах высочайших гор, они поднимаются в стратосферу и даже выше. Пласты сверкающего антрацита и меловые напластования, нефтяные озера в соляных куполах и толщи известняков, многие железорудные месторождения — все это следы некогда бушевавшей на нашей планете всемогущей жизни. Это окаменевшие леса гигантских хвощей и плаунов, массивные отложения раковин ископаемых морских моллюсков, видоизменившихся под действием жара земных глубин, останки доисторических гадов, массами погибавших при неведомых катастрофах, концентраты, накопленные железобактериями.