Фернандель. Мастера зарубежного киноискусства - [3]

«Спустя два дня я знал на память весь репертуар моего идола. Не могу сказать, что я понимал при этом скрытый смысл и деликатные намеки его гривуазных куплетов». А потом папа сказал: «Фернан, завтра ты дебютируешь». Трудно сказать, как удалось это папе, но маленький Фернан был вытолкнут на сцену в традиционном костюме французского солдатика.

С этой минуты он становится актером. Папа сделал все что мог, папа мог уйти. И Контанден-младший немедленно завоевывает популярность, его тоненький голос, цепляясь за растущие зубы, выводит на всех сценах Марселя слова шлягеров той поры: «Друг мой Бидес», «Анатомия», «Ах, как я тебя люблю», «Он и я», «У нее борода Филомены», «Кассирша большого кафе», завершая это песенкой «Мамзель Роза», в которой юный певец сотни раз предлагал красотке Розе свою «маленькую штучку», над которой много лет спустя так потешались Ильф и Петров. Ребенок становится профессионалом.

«Школьник днем, комический гусар вечером — эта странная и чудесная жизнь приводила меня в восторг, — вспоминает Фернан, открывая мимоходом весь механизм своего комизма, не изменившийся за полвека. — …Заставлять людей смеяться — значит лишать их наследственной важности, их социального положения, — значит раздевать их».

Спустя три года парижская газета «Комедия» организовала грандиозный конкурс шансонье-любителей. Париж — это карьера, и по всей Франции шли отборочные соревнования — четверть- и полуфиналы фиоритуры. Претендентов было более ста, Фернан оказался вторым. Ему было тогда двенадцать лет.

Теперь «маленького Сине» (он пел под папиным псевдонимом) знали все вагоновожатые Марселя — на концерты он отправлялся на трамвае, и восторги кондукторов позволяли ему экономить на трамвайных билетах. Его слава покинула бульвар Шав — молва о мальце, который поет солдатские баллады совсем как Полен, почти как Полен, что вы, мадам, лучше Полена, — и ждала его в портовых городишках на берегу Средиземного моря, в неистовстве греческих, итальянских, марокканских, еврейских темпераментов, выкриков, аплодисментов. Эта разноязыкая толпа поет вместе с ним, перебивает его, беснуется, а порой швыряет огромные красные помидоры, если ей кажется, что верхнее «ре» было не слишком высоким. «Я знаю, что славу обретают в Париже, но в Марселе зарабатывают популярность, а популярность — это слава без пиджака, с засученными рукавами».

Он очень любил аплодисменты, а, впрочем, кто не любит их, тот не актер. И будущее казалось безоблачным. Но через год началась война. Отец ушел на фронт, а сын — в трудовую жизнь. «Я покинул школу однажды вечером, с семьюстами строк, которые нужно было переписать на завтра… Отныне мне нужно было думать, как заработать на жизнь».

И Фернан начинает зарабатывать. Началось все с «Национального кредитного банка». «Он, конечно, не кирасир, — сказал директор, увидев крохотного Контандена, — но для его должности…». Должность действительно не требовала ни роста, ни сноровки: Фернан стоял у директорского кабинета, докладывал о посетителях, передавал визитные карточки. И, чем черт не шутит, прояви он больше рвения, быть бы ему на склоне лет почтенным негоциантом, респектабельной акулой финансового капитала. Подвела его первая в жизни сигарета, выкуренная на посту: в тот же день Фернана уволили, и первая зарплата оказалась выходным пособием.

Не более радостно закончилась и недолгая служба на мыловаренном заводе: хозяин уволил его за какое-то баловство, выдав на прощанье шестьдесят франков и два пуда мыла, которые пришлись очень кстати на третьем году войны. То же произошло и в «Марсельском кредитном обществе», где Фернану удалось было подняться на следующую ступеньку служебной лестницы. Но это его не смущает: по вечерам он по-прежнему поет, а если нет концерта, добросовестно отправляется на вечерние курсы, чтобы пополнить свое образование.

Пока Фернан знакомился с кредитными учреждениями столицы Прованса, война успела кончиться, и домой вернулся живой, хотя и несколько уставший папа-Контанден. Он уже поставил крест на своей вокальной карьере, теперь его привлекали вещи более спокойные и конкретные. Неподалеку от дома он открыл маленькую харчевню, и Фернан был призван на помощь. Однако ремесло официанта показалось ему не более привлекательным, чем банковская деятельность, и папе вскоре пришлось убедиться, что в делах коммерческих ему лучше обойтись без услуг наследника, тем более что в результате первой и последней финансовой операции, задуманной и осуществленной самолично Фернаном, семейство едва не отправилось на каторгу. «В результате я ощутил полное отвращение к коммерции и сидячим профессиям. И со смутным стремлением к искуплению решил попытать удачи в физическом труде». Фернан стал докером.

Надо сказать, что грузчика из него так и не вышло. «Было совершенно очевидно, что не в этой профессии я могу блистать». К тому же и силенки были не те: мешки с сахаром, которые Фернан таскал на спине по качающимся трапам, изматывали его. И «когда я понял, что сахар убьет меня раньше, чем диабет, я сказал «прощай» ремеслу грузчика».

Выбора не было: или труд физический, или банки. Фернан снова выбирает финансы. Кажется, он торопится обойти все имеющиеся в округе банковские и торговые конторы, чтобы не осталось ни одной, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Они меняются, как в калейдоскопе, похожие друг на друга, сохранившие диккенсовскую патриархальность в сочетании с послевоенной хваткой: торговля коврами и тканями «Шане и К°», банк «Маттье-Мартен», «Оттоманский банк», «Провансальский Народный»…