Ферма - [30]

Я поспешно набросила на себя какую-то одежду и выбежала вон. Крис голым выскочил на порог и закричал мне вслед:

— Вернись!

Но я не остановилась, а изо всех сил бросилась бежать дальше, мимо опустевшего амбара, где мы танцевали совсем недавно, мимо фермы Хокана, мимо отшельника на поле, пока не оказалась у подножия холма, вокруг которого и расположились все наши фермы.

Склоны его поросли травой, а на вершине вымахал настоящий густой лес. К тому времени, как я добралась до линии деревьев, с меня ручьями тек пот, и я повалилась в высокую траву, хватая воздух широко раскрытым ртом и глядя на ночной ландшафт вокруг. Я лежала так, пока дыхание не пришло в норму, и я почувствовала, что дрожу от холода. И тут на дороге показались огни фар — причем не одна, а две, три, даже четыре пары. Поначалу я решила, что это от марихуаны двоится в глазах, и принялась считать снова. Нет, я не ошиблась: четыре автомобиля, растянувшиеся цепочкой, медленно катили по дороге в глухую полночь, причем в таком месте, где и днем-то встретить четыре машины было большой удачей. Они ползли по узкой проселочной тропинке, соединенные вместе невидимой цепью, словно жуткий монстр, вышедший на ночную охоту. Достигнув подъездной аллеи Хокана, они свернули на нее и остановились. Фары всех четырех автомобилей погасли. Окружающий мир вновь погрузился в темноту. А потом, один за другим, над полями вспыхнули четыре луча света от фонариков. Наконец из дома показался пятый луч и присоединился к сборищу, возглавив его. Людей я не видела, ночь прорезали лишь лучи света от фонарей у них в руках, и я смотрела, как, выстроившись цепочкой, они двинулись к реке. Вот только они не дошли до нее, а исчезли в подземном бункере, том самом, пол в котором был усыпан древесными стружками, — пять лучей свернули с тропинки и исчезли в мастерской, где их ждали тролли, деревянные ножи и загадочная потайная дверь с тяжелым замком…

* * *

Включился мой телефон. Звук я убрал, но на экране появилось лицо отца. Он дал о себе знать впервые с тех пор, как я оборвал разговор. Не делая попытки взять трубку, я обратился к матери:

— Если хочешь, я не стану отвечать.

Возьми трубку. Ответь на звонок. Я и так знаю, что он скажет: дескать, он передумал и больше не хочет оставаться в Швеции. Вещи его уложены. Он готов ехать в аэропорт. Или он уже там, с билетом в руках.

* * *

Мне, правда, пришло в голову, что, скорее всего, отец звонит, чтобы узнать, как у нас дела. Учитывая обстоятельства, он проявил недюжинное терпение. Хотя, если говорить откровенно, это ведь он предложил остаться в Швеции, тем самым давая мне свободу действий в разговоре с мамой. И его прилет в Лондон станет провокацией. Теперь я это понимал. Да он и сам не скрывал этого. Он ничем не мог ей помочь. Она убежала от него. Если он приедет ко мне в квартиру, она вновь попытается скрыться.

Пока я взвешивал все «за» и «против», телефон умолк. Мать кивком указала на трубку.

Перезвони ему. Пусть он продемонстрирует тебе, каким лжецом является на самом деле. Вот увидишь, он станет утверждать, что беспокоится о том, как ты держишься под грузом столь зловещих и совершенно беспочвенных обвинений с моей стороны. Он постарается успокоить тебя, заявив, что не было никаких преступлений и заговоров, нет никаких жертв, как не будет и полицейского расследования. И все, что от меня требуется, — это лишь глотать пилюли, пока подобные бредни не исчезнут из моей головы.

* * *

Отец оставил сообщение на голосовой почте. Несмотря на многочисленные пропущенные звонки, раньше он такого никогда не делал. Чтобы не дать матери повода заподозрить меня в стремлении скрыть от нее что-то, я сказал:

— Он оставил сообщение.

— Прослушай его.

— Даниэль, это папа. Не знаю, что происходит, и потому не могу и дальше оставаться здесь в полном неведении. Сейчас я в аэропорту Ландветтер. Мой рейс отправляется через тридцать минут, но он — не прямой. Сначала я прилечу в Копенгаген, а в Хитроу должен приземлиться в четыре часа пополудни… Не встречай меня. Не рассказывай об этом матери. Я сам приеду к тебе. Просто будь дома. Удержи ее рядом с собой. Не дай ей уйти… Я о многом должен был тебе рассказать. То, что она говорит… Если долго слушать твою мать, то ее слова могут показаться правдой, но это не так. Перезвони мне, но только в том случае, если это не расстроит ее. Она не должна знать о том, что я лечу к вам. Будь осторожен. Она может выйти из себя и прибегнуть к насилию. Мы сделаем так, что ей станет лучше, обещаю. Найдем для нее лучших врачей. Я действовал непростительно медленно. Мне трудно общаться со шведскими докторами. Но в Англии все будет по-другому. Она поправится. Помни об этом. Скоро увидимся. Я люблю тебя.

* * *

Я положил трубку на стол. По словам отца, если он войдет в квартиру и застанет мать врасплох, может разразиться скандал. Она вполне может наброситься на нас обоих.

Но мама лишь спросила:

— Сколько у нас времени?

Отец привел в действие бомбу с часовым механизмом, нарушив и без того хрупкое спокойствие. У меня не было ни малейшего желания следовать его указаниям. Для того чтобы сохранить привилегированный статус человека, достойного доверия, я протянул телефон ей. Мать приняла трубку так, словно это был бесценный дар, бережно держа ее обеими руками, но к уху подносить не стала, лишь сказала: