Фердинанд Врангель. След на земле - [104]
Глазунов встал, прошелся вокруг лагеря, подкинул дрова в затухавший костер. Треск вспыхнувшего дерева насторожил одну из спящих на снегу собак. Она шевельнулась, встала на лапы, огляделась, чутко вслушиваясь, вокруг. Не уловив никакой опасности, вновь легла на снег. Еще пару часов, подумал Глазунов, и можно будить сменщика, шведа Карла.
На четвертый день пути по Кускоквиму увидели на снегу лыжный след. Потом долина реки донесла возбужденный лай собак, учуявших приближение чужаков, и вот за излучиной, на холме, где Кускоквим принимает в себя воды другой реки, открылось туземное селение. Из присыпанных снегом хижин тянулись в небо столбы дыма.
Подходили тихо, без оповещающего о себе выстрела: собаки и без пальбы доложили хозяевам о приближении гостей.
Вместе с несколькими охотниками племени из скрытого в снегу лаза, ведущего в самый большой дом селения, кижим, появился, к удивлению Глазунова, человек, в котором один из его спутников, русский Дерябин, тотчас признал старого знакомого — ветерана компании Семена Лукина. Могучим сложением и чертами лица, носившего, как и лицо Глазунова, следы смешения русских с местными народами, Лукин выделялся среди туземцев. Он что-то сказал им на их языке, и те оживленно залопотали, а Лукин уже уверенно шел к Дерябину, обнял его и дружески потряс за плечи:
— Никак — свои! И откуда?
Ему представили начальника отряда. Оба выпростали ладони из пришитых к паркам меховых рукавиц, и словно железные клещи сомкнулись вокруг руки Глазунова.
— Здравствуй, начальник, дорогой гость! — весело осклабился Лукин. Его короткая, как и у Глазунова, черная бородка на глазах приобретала от теплого дыхания льдистую седину.
— В дом, Андрей, пойдем аль здесь, на воздухе, потолкуем? — с той же игравшей в глазах веселой хитринкой спросил Лукин.
— Лучше на воздухе, — предложил Глазунов. — Не люблю я у них, — кивнул он на туземный дом, — запахи разные и душно.
Обернувшись к спутникам, распорядился:
— Готовьте костер для привала. Да привяжите поскорее собак. Сейчас свару затеют. Не приведи Господь, порвут наших.
Из туземного дома, оповещенные, что прибыл русский начальник, тойон, со своими людьми, принесли к затрещавшему костру угощение — миски с теплой отварной сохатиной.
— Какими, Семен Иваныч, судьбами здесь? — жадно поглощая сочное мясо, спросил Глазунов.
— Торгую с ними, — пояснил Лукин. — У меня изба выше по течению, при впадении Холитны. С Колмаковым одиночку эту ставили. Нонешним летом, думаю ее сюда, к устью Квыгыма, перенести, чтоб с туземцами торговать было сподручнее. По Квыгыму много жил бобровых, здесь ихние шкурки всегда есть.
Лукин, прихлебывая горячий чай, замолчал. По обычаю туземцев он не торопился расспрашивать гостя о причине его появления на Кускоквиме. Тот должен сам рассказать.
— Мы пришли из Михайловского редута, с залива Нортон, — уловив значение паузы, начал повествовать Глазунов. Он кратко изложил суть задачи, поставленной перед ним Врангелем, коснулся неудачливых торговцев, которые, обморозившись, вынуждены были вернуться в редут, и теплого приема в селении Анвик, туземцы коего не только были готовы торговать, но и хорошо проводили путников, дав в дорогу харч, сушеное мясо и рыбу, и даже двух проводников.
— От устья Анвика двинулись вниз по Квихпаку, — продолжал рассказ Глазунов. — Там тоже встретили несколько селений, одаривали туземцев и приглашали посетить для торговли русский пост в заливе. Кто-то наговорил им плохое о нас, и тойон одного из селений, провожая, признался, что теперь он не верит всяким страшным россказням о русских и хочет дружить и ходить к нам для торговли.
Молча слушавший Лукин согласно кивнул головой.
— И я подобных баек немало на Кускоквиме наслышался. Есть люди, Андрей, которые хотят, чтоб только они торговали с нами, и не хотят допускать к прямой торговле другие племена. Так что дальше? Труден ли перенос с Квихпака на Кускоквим? В те края я не заходил.
— А дальше, вниз по Квихпаку, мы встретили несколько туземцев с медными крестами на шее. И они сказали, что прошлым летом, на Кускоквиме, им дал эти кресты один из русских. Он хороший человек, и они хотят еще встречаться с ним и продавать ему свои шкуры.
— Это, должно быть, Колмаков! — обрадованно вскричал Лукин. — Он бывал ниже по Кускоквиму и крестил туземцев.
— Перенос с Квихпака на эту реку не шибко труден, — продолжал Глазунов. — Хотя со стороны Квихпака берег покруче. Там реки сближаются друг с другом, и с водораздела это хорошо видно. Переход до Кускоквима мы сделали в четыре дня.
Завершив рассказ, Глазунов потянулся к котелку с чаем и плеснул в обшитую кожей кружку еще немного кипятка.
— Тебе, Андрей, — сказал Лукин, — надобно выходить на реку Тхальхук, приток Кускоквима. Это выше по течению, примерно неделя пути, если идти хорошо. Оттуда, по Тхальхуку, сказывают туземцы, лежит путь к Кенайскому заливу. Но они не любят ходить туда: там живут колчане, с которыми местные во вражде. И река плохая, крутые горы, в низовьях селений нет. Я ходил туда один, еще по первому снегу, без проводников, и едва вернулся, в верховья не прошел, замерз, стал голодать. Там места гиблые. Боюсь, Андрей, что здесь, в Квыгыме, проводников, готовых вывести по Тхальхуку на юг, ты не найдешь.
Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти.
Выставки Василия Васильевича Верещагина в России, Европе, Америке вызывали столпотворение. Ценителями его творчества были Тургенев, Мусоргский, Стасов, Третьяков; Лист называл его гением живописи. Он показывал свои картины русским императорам и германскому кайзеру, называл другом президента США Т. Рузвельта, находился на войне рядом с генералом Скобелевым и адмиралом Макаровым. Художник побывал во многих тогдашних «горячих точках»: в Туркестане, на Балканах, на Филиппинах. Маршруты его путешествий пролегали по Европе, Азии, Северной Америке и Кубе.
Творчество этого художника широко известно всякому, кто хоть немного разбирается в живописи. Однако не каждый знает, что жизнь Кустодиева, пришедшаяся на переломные для России времена, была омрачена тяжелой болезнью. Он мужественно боролся с недугом и наперекор судьбе воспевал в своем творчестве радость жизни. Впервые публикуемые в книге архивные материалы позволяют значительно шире показать отношения Кустодиева с родными и друзьями, прояснить его политические симпатии и антипатии, углубить представление о том, что писали о нем современники и что ценил в собственном творчестве сам художник.
С именем Александра Андреевича Баранова неразрывно связано освоение русскими первопроходцами побережья Америки. Он основал столицу Русской Америки — Ново-Архангельск. При нём в 1812 г. была заложена в Калифорнии крепость Росс и даже предпринята дерзкая попытка закрепиться на одном из Гавайских островов. Как писал выдающийся исследователь Аляски Л. Загоскин, «полтора миллиона квадратных вёрст материка Америки есть подарок России от Александра Андреевича Баранова... человека, обрёкшего себя на 28-летнее отлучение от родины, им пламенно любимой, в край совершенно новый и дикий в ту пору для всей Европы».Роман современного писателя Аркадия Кудри рассказывает об освоении русскими первопроходцами побережья Америки, об Александре Андреевиче Баранове, первом главном правителе русских колоний на Аляске.
Блистательный Лопе де Вега, ставший при жизни живым мифом, и сегодня остается самым популярным драматургом не только в Испании, но и во всем мире. На какое-то время он был предан забвению, несмотря на жизнь, полную приключений, и на чрезвычайно богатое творческое наследие, включающее около 1500 пьес, из которых до наших дней дошло около 500 в виде рукописей и изданных текстов.
Об этом удивительном человеке отечественный читатель знает лишь по роману Э. Доктороу «Рэгтайм». Между тем о Гарри Гудини (настоящее имя иллюзиониста Эрих Вайс) написана целая библиотека книг, и феномен его таланта не разгадан до сих пор.В книге использованы совершенно неизвестные нашему читателю материалы, проливающие свет на загадку Гудини, который мог по свидетельству очевидцев, проходить даже сквозь бетонные стены тюремной камеры.
Самый знаменитый венецианец всех времен — это, безусловно, интеллектуал и полиглот, дипломат и сочинитель, любимец женщин и тайный агент Джакомо Казанова. Его судьба неотделима от города, в котором он родился. Именно поэтому новая книга историка Сергея Нечаева — не просто увлекательная биография Казановы, но и рассказ об истории Венеции: достопримечательности и легенды этого удивительного города на воде читатель увидит сквозь призму приключений и похождений великого авантюриста.
Предисловие к роману Всеволода Вячеславовича Иванова «Похождения факира».
Автобиография автора из журнала «Знамя» №5 2000 г.
Владимир Быстряков — композитор, лауреат международного конкурса пианистов, заслуженный артист Украины, автор музыки более чем к 150 фильмам и мультфильмам (среди них «Остров сокровищ», «Алиса в Зазеркалье» и др.), мюзиклам, балетам, спектаклям…. Круг исполнителей его песен разнообразен: от Пугачёвой и Леонтьева до Караченцова и Малинина. Киевлянин. Дважды женат. Дети: девочка — мальчик, девочка — мальчик. Итого — четыре. Сыновья похожи на мам, дочери — на папу. Возрастная разница с тёщей составляет 16, а с женой 36 лет.