Феодальная монархия во Франции и в Англии X–XIII веков - [27]

.

Вильгельм Рыжий погиб, убитый 2 августа 1100 г. Генрих I Боклерк обманным образом захватил корону[147]; его первой заботой было добиться соглашения с духовенством. 5 августа, при своем поспешном короновании, происшедшем раньше, чем его старший брат Роберт, герцог нормандский, мог заявить о своих правах, Генрих согласился принести присягу англо-саксонских королей и вернул Ансельма. Он писал ему: «Избранный, с соизволения божьего духовенством и народом Англии и (чего я не хотел) в твое отсутствие, я, король, уже помазанный на царство, прошу тебя, как своего отца, вместе со всем народом Англии, прибыть возможно скорее, чтобы быть моим советником». Правда, Вильгельм Рыжий давал такие же обещания и обращался к Ланфранку с такими же уверениями при своем восшествии на престол; правда также, что, Генрих I почти немедленно после этого пришел в столкновение с Ансельмом, вернувшимся из Рима с идеями более радикальными, чем когда бы то ни было; но их долгий спор, кончившийся компромиссом, не сопровождался такими грубыми насилиями, как ссора из-за инвеституры между империей и папством. Положение, занятое Генрихом I, как и Вильгельмом Завоевателем, а позднее Генрихом II, создало традицию религиозной политики для английской королевской власти в средние века. Король хочет оставаться хозяином, но он старается скорее о том, чтобы опираться на духовенство, чем о подчинении его себе, и он допускает, чтобы духовенство стало политической силой.

Чтобы показать, до чего дошла английская монархия к началу XII в., мы не можем найти лучшего заключения для этой главы, как анализ манифеста, изданного Генрихом Боклерком в тот самый день, 5 августа, когда он так поспешно овладел троном. Это то, что называли первой хартией английских вольностей; такое название является — одной из тех формул, которые искажают историческую правду. Оставим его в — стороне и обратимся к самому тексту.

Эта знаменитая хартия подписана только тремя епископами и полудюжиной баронов[148]. Она начинается общими: гарантиями, пре доставляемыми церкви, духовная и материальная независимость которой была уничтожена Вильгельмом Рыжим. Генрих I обязался не пользоваться смертью епископа или аббата для продажи владений этого епископства или аббатства, Вильгельм проявлял такую же тираническую власть по отношению к светским баронствам; и Генрих I обещал не конфисковать имений баронов, умерших без завещания, не выдавать насильно замуж наследниц и вдов и не взимать чрезмерных штрафов и рельефов. Утверждали, что эта хартия представляет собой ясно выраженный договор между королем и английскими феодалами[149].

Правда, Генрих выговорил севе свои «леса» (заповедники)[150], и в этом можно видеть уступку, вырванную у баронов в результата переговоров. Но хартия обращается «ко всем его верным», и английское население получает обещание, что «закон короля Эдуарда», т. е. кутюмы, до которых баронам не было никакого дела, будут сохранены. В изложении мотивов, вполне соответствующем теориям церкви об обязанностях короля, говорится, что «королевство было угнетаемо незаконными доборами» и что Генрихом движет уважение к богу и любовь к своим подданным. Наконец, в хартии нет указаний на какой бы то ни было обмен обещаний между королем и баронами, не говорится ни о какой гарантии их выполнения. Нам кажется, что эта декларация была прежде всего внушена королю тремя или четырьмя епископами, которые его тогда окружали, и что этот почтенный прецедент обязан именно церкви и тем, что он задуман, и своей редакцией.

Характер актов, называемых «хартиями английских вольностей» XII и XIII вв., уже проявляется здесь отчетливо: это не изложение конституционных законов, это торжественный отказ от злоупотреблений предыдущего царствования. Даже Великая хартия при правильном толковании получит такой же самый смысл.

Из манифеста Генриха I видно также и то, что туземное население не забыто и что нормандские короли считали, что опираться на него — хорошая политика.

И еще одна услуга, которую церковь оказала нормандской королевской власти, — это та, что она с первого же поколения новой Англии работала над слиянием, победителей и побежденных, в которых она должна была видеть лишь христиан. Таким образом, до ту сторону Ламанша возникала однородная нация[151].

Но, образовавшись вовсе не к выгоде монархии, в противоположность тому, что произошло во Франции, нация эта найдет там формулу объединения и решительно: проявит себя лишь благодаря реакции против: злоупотреблений королевской власти. Ни ро ту, ни по другую сторону Ламанша образование нации не будет, конечно, делом одного дня.

Глава четвертая Королевская власть Капетингов и ее домениальная политика 1060–1152 гг.

I Короли Франции и их советники

В то время как англо-нормандская королевская власть зародилась и боролась за всемогущество среди сумятицы завоевания и междоусобных войн, королевская власть Капетингов теряла последние остатки номинального престижа и общих прерогатив власти, которые достались ей по наследству от каролингской династии. Столетие, протекшее со вступления на престол Филиппа I до развода Людовика VII и образования «анжуйской империи», было веком великих событий, крупных столкновений, больших перемен. Но капетингские короли во всем этом участвовали мало или даже совсем не участвовали, отчасти вследствие своей дряблости, отчасти потому, что приходилось вести борьбу в самом Иль-де-Франсе даже о разбоем.