Феномен Табачковой - [23]

— Жаль, — сказала Табачкова. Ее уже начинал раздражать этот человек, слишком увлеченный салатом. — А видели последнюю передачу «В мире животных»? — обрадовалась она пришедшей на ум новой теме. — Оказывается, у нас в Крыму есть такие утки, пеганки называются, так вот, живут они в норах с лисицами.

Ватников недоверчиво хмыкнул.

— Ну и зануда ты, Михаил! — взорвалась Черноморец. — И чего это тебе ни во что не верится? Ни в умных дельфинов, ни в сигналы со звезд, ни в дружелюбных лисиц?

— Да потому что чудеса — это мистика, тот же самый опиум.

Хотелось Анне Матвеевне рассказать о голосах, но сдержалась. И тут Ватников остановил на ней взгляд своих каре-желтых глаз.

— Читали последний номер «Огонька»?

— Нет, — покачала она головой и зарделась от своего невежества. То есть, сам факт непрочтения ею журнала она не считала невежеством, но в глазах Михаила Данилыча увидела именно такую оценку своему ответу.

— А последний номер «Здоровья»?

— Нет, — опять покачала головой Табачкова и еще пуще зарделась, так как в каре-желтых глазах теперь ясно обозначилось: «О чем же тогда с вами толковать?»

— Мда, — произнес Михаил Данилыч и, как показалось Анне Матвеевне, тут же потерял к ней всякий интерес.

— Она прочтет, — поспешила на выручку подруге Черноморец.

— А вы читали… — начал было опять Ватников, но она резко перебила:

— Нет, не читала!

Черноморец неодобрительно чихнула. Ватников минуту сидел недвижно, затем достал из пиджака очки, нацепил на нос и так посмотрел на Анну Матвеевну, будто перед ним существо из мифического летающего объекта.

— Мда, — снова резюмировал он. Снял очки, в тишине доел тресковый салат, встал и вежливо поклонился хозяйке. При этом Анне Матвеевне показалось, что морковка на правой щеке мелко завибрировала.

— Бла-го-да-рю, — раздельно сказал он.

— Что же ты, Михаил Данилыч, — всполошилась Черноморец. — Иль неласково тебя встретили?

— Нет-нет, бла-го-да-рю, — Ватников вышел в прихожую.

— Вот так, — развела руками Черноморец, чуть не плача с досады.

Анна Матвеевна тихонько прыснула в кулачок и пошла за гостем. «Уходи, уходи поскорей», — беззвучно приговаривала она, холодея от страха — вдруг сейчас откроется дверь и войдет Сашенька? А у нее в доме чужой дядька! И впрямь подумает, что она сватовство затеяла. — «Да быстрей же, быстрей!» торопило все ее существо. Она подала уходящему шляпу. Его блестящая голова теперь уже не казалась ей хрупкой, беззащитной. Наоборот, она почти физически ощутила ее ничем не прошибаемую чугунность. — «Никто, никто не нужен мне. Сама буду хозяйкой себе, сама! И как могла Зинаида представить такое, что кто-нибудь может заменить Сашеньку?»

— Ах, да не туда суете руку, — не вытерпела она его возни с рукавом пальто, подскочила и помогла одеться.

— Бла-го-да-рю, — почти угрожающе сказал Ватников, метнув в сторону родственницы-свахи гневный взгляд.

Анна Матвеевна увидела траурное лицо Черноморец и расхохоталась.

— Как попасть в Сердоликовою бухту?

— А когда цветет тамариск?

— Правда, что в древнем Херсонесе похоронена Поликаста, дочь Гиппократа?

— Говорят, севастопольские артисты готовят представление на раскопках античного театра. И ли это слухи?

— Ай-петринские мустанги — поэтический вымысел или правда?

— Не край, а легенда Где купить защитные очки?

— Сколько дней сражался аджимушкайский гарнизон?

— Интересно, как оказалась в Старом Крыму авантюристка де ля Мотт, что украла ожерелье Марии Антуанетты?

— В пещерном городе Чуфут-Кале жарят караимские пирожки?

— В каких магазинах продают кораллы?

— В вашем дельфинарии нет зеленого дельфина?

Все. Довольно. Устала. Не экскурсия, а вечер вопросов и ответов. Весь обратный путь исполняла роль справочного бюро. Да и как будешь молчать, когда в каждом камне — история, на каждом повороте — легенда. Уже язык отваливался, когда вспомнила о парном погребении в пещере Мурза-Коба, что в долине Черной речки. Десять тысяч лет пролежала здесь «в обнимку» пара кроманьонцев. Когда Герасимов восстановил по черепам их облик, все ахнули — они были прекрасны, эти влюбленные древнекаменного века…

— Счастливчики, — вздохнула девчонка в голубом ватнике. — Столько лет вместе!

Все рассмеялись. А чего, спрашивается?

Тишина давила на перепонки сильней, чем шквал голосов. Вновь пришло уныние. Она неприкаянно слонялась по дому, и уже ничто не веселило глаз ни блеск дерева, ни яркость тканей. Разве что длинные вечера у телевизора несколько отвлекали от грустных дум.

Опять безжалостно надвинулось прошлое, и трудно было защититься от него. Оно упрямо заполняло собою каждую свободную от домашних забот минуту, промежутки между приготовлением еды и часами у телевизора, стояло у кровати в изголовье, только и выжидая удобного мига, чтобы своими тенями взять в плен. Минуты, когда она бессильно подчинялась ему, казались ярче, значительней настоящего. Она опять была заботливой женой и матерью, опять крутилась в колесе семейных хлопот, успевая краем глаза поглядывать на Сашенькины полотна.

Когда, а какой час стала ненужной? Память металась в поисках того черного дня и не находила его. Ведь не грызла она, не пилила, не донимала Сашеньку за промахи. Правда, и не угождала. Знать бы, как долго пришлось ему маскировать свою неприязнь к ней? Ведь не мог он так сразу, ни с того ни с сего решиться на разрыв. Видимо, его неудовольствия накапливались день за днем. «Опять ноют чужие зубы?»… Конечно, и это было одной из причин ухода.