Феномен Лоскутова - [2]

Тут надо сказать вот о чем. Непростым было наше отношение к капитану Ильметьеву. Мы знали, что на фронте он провел всю войну, выслужился из старшин, что в самый тяжелый момент боев на плацдарме один, имея в помощниках только пожилого ездового, подскочил на передке к пушке, у которой был перебит весь расчет, подцепил и увез ее на глазах у растерявшихся немцев. И в то же время любил он хвастаться этим и другими своими подвигами и орденами, нудно поучать нас, молодых, как нужно жить и воевать. Так что любить его было особенно не за что.

Но сейчас он был один из нас - однополчанин, фронтовик, а младший лейтенант - чужак, необстрелянный молокосос. А к таким мы, мягко говоря, относились не очень любезно, хотя сами не так уж давно находились в их же положении...

Лоскутов ничего не ответил, стоял, глядя в землю, а подбодренный нашим смехом капитан продолжал:

- Небось мамка пирогов на дорогу напекла или подштанников запасных надавала, чтобы было что менять, когда драпать будешь.

- У меня мамы нет... Ее немцы повесили, - тихо сказал младший лейтенант и поднял глаза на Ильметьева.

Тот явно смутился, но виду не подал.

- Размещайтесь, - сказал он и как будто потерял интерес к младшему лейтенанту. Но мы-то знали, что это не так.

Лоскутов прибыл на должность арттехника дивизиона. На первой же стоянке он побежал осматривать орудия и затем пользовался каждой возможностью для этого. Энергия била из него. В пути он организовал занятия для артмастеров батарей, собирался заниматься с командирами взводов и орудий, но времени оставалось мало, эшелон приближался к фронту.

Всех, конечно, интересовало, что же в чемоданах у Лоскутова. Кто-то пустил слух, что там сало, самым большим любителем которого был у нас артмастер Шарипов. Когда солдаты шутя спрашивали его, как к этому относится Аллах, то Назип отвечал, что, действительно, есть свинину мусульманам нельзя, но если запивать ее водкой, то можно. Правда, Аллах запретил и спиртное, но Шарипов об этом благоразумно умалчивал.

При общем молчаливом согласии Шарипов решился на довольно-таки бестактное дело - когда Лоскутов открывал свои чемоданы, незаметно заглянул в них. Дело в том, что ни у кого из нас никакого, так сказать, личного имущества не было, все, что мы имели, умещалось в то время в полевой сумке. А тут человек с двумя туго набитыми чемоданами! Естественны и наше любопытство, да и некоторая неприязнь. Но, как рассказал нам разочарованный Шарипов, один чемодан оказался набитым какими-то "железками", а второй - "научными книгами".

Лоскутов ни с кем близко не сходился, не пил и не курил, со всеми был на "вы", себя просил называть по званию или "Петр Петрович", все свободное время проводил за тетрадкой с какими-то расчетами.

Если он и выбрал меня в качестве собеседника, то, видимо, потому, что имел на это какие-то свои соображения - я по-прежнему исполнял обязанности комбата, лечение которого из-за осложнений задерживалось, а Лоскутову для его дела, как потом выяснилось, нужен был в помощь мой артмастер Шарипов.

Лоскутов был неразговорчив, но постепенно я кое-что вытянул из него. Его отец, ученый-физик, в начале войны ушел в ополчение и погиб под Москвой. Мать, филолог, во время войны стала редактором партизанской газеты. Фашисты захватили ее и после жестоких пыток повесили. Узнав о гибели матери, Лоскутов, в то время студент технического вуза, добился призыва в армию, куда его не хотели брать по двум причинам: институтская броня и очки. Закончил ускоренный курс артиллерийско-технического училища, затем недолгое пребывание в запасном полку, и вот он у нас.

В одном из разговоров Лоскутов признался мне, что сделал важное изобретение и стремится скорее попасть на фронт, чтобы проверить его результативность в деле. Я всегда с некоторой долей подозрительности относился к различного рода изобретателям, и, наверное, он заметил мой искоса брошенный на него взгляд.

- Вы, Андрей, не думайте, что я ненормальный. Я проделал все расчеты и уверен, что если мне удастся создать и испытать экспериментальную установку, то это будет новое слово в военной технике, в известном смысле переворот.

- А в чем же заключается ваше изобретение?

- Пока я этого сказать не могу. Когда дело дойдет до испытаний, и вы согласитесь помочь мне, тогда все и узнаете.

- Но почему же вы раньше, в училище или в запасном полку, не доложили о своем изобретении? Вам бы помогли, дали бы людей, необходимые материалы.

Он посмотрел на меня и горько усмехнулся:

- Мне не повезло. Мои непосредственные начальники были вроде... - Он замялся.

- Вроде меня, вы хотите сказать? Он немного помолчал:

- Да как вам сказать... Ну, в общем, мне никто не верил. И кроме того, я сам несколько сомневался в своих расчетах.

- А теперь не сомневаетесь?

- Теперь я полностью уверен. Мне нужны только кое-какие материалы и... боевая обстановка. И, конечно, помощь. Вот если бы вы разрешили Шарипову помогать мне, я был бы очень признателен.

Короче говоря, убедил он меня. Более того, он уговорил меня дать, как я теперь понимаю, мальчишескую клятву никогда и никому не рассказывать. И я, воспитанный на книжных похождениях романтических героев, дал эту клятву и оставался ей верен. Не могу простить себе этого. Если бы я не был так молод и так наивен и не сдержал бы ее, многое повернулось бы по-другому.