— Шутить изволите?
— Нет. Фантазирую всего лишь. Иван Кузьмич! — Девушка схватила Потапова за руки и, мгновенно обмякнув, повисла на его руках, будто сознание потеряла. — Дяденька миленький! Не гоните… Устройте лучше на работу. Возьмите секретаршей к себе. У вас уже старенькая секретарша. А я мигом на машинке стучать научусь. Буду вас чаем поить.
— Постой, постой… А как же Сергей? Почему ты про армию заговорила? Ты что, с военкомом… полковником Булановым знакома?
— С Булановым не знакома. А Сереже помогу… Если на работу устроите и общежитием обеспечите. И сыночка ему рожу!
И тут девушка вновь обрела олимпийское спокойствие, от попятившегося Потапова отшатнулась, словно и не взывала только что о помощи, а всего лишь гимнастическое упражнение проделала, восстанавливающее бодрость духа и норму кровообращения.
В коридоре замурлыкал телефон. В трубке — голос Сергея:
— Ушла?
— Кто? — не сразу нашелся Потапов. — A-а… Нет еще. Что передать?
— Ничего. Понимаешь, отец… По-моему, она ненормальная. Агитирует в десантники. Это с моей-то близорукостью!
— Близорукость минимальная. Минус единица.
— И вообще желает: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой». Ее песенка. Отправь ее куда-нибудь. Только осторожно.
— Она что же — твоя невеста?
— Ты ш-штоо?! Знаешь, она такая настырная оказалась! Вдобавок ей жить негде, как выяснилось. Покорми и отправь. Постой, а ты разве не на работе еще?
— Так надо. Где у тебя старые джинсы?
— На спинке стула. Под рубахой, кажется. Ты чего — за грибами?
— К цыганам! А ежели повезет — в десантники!
— Не понял…
— Подробности письмом, сынок.
Потапов положил трубку на аппарат и, распрямляясь, едва не сбил с ног не скрывавшую любопытства Настю.
— Скажите, а на вопрос «она твоя невеста?» что он вам ответил? Ладно, не переживайте. Чихала я на его ответы. Между прочим, от Сережи у меня через восемь месяцев и двадцать девять дней ребеночек будет. Скорей всего.
Потапов, легонько подталкивая девушку в острое плечико, повел ее на кухню, где, вскипятив воду, развел в чайных чашках бразильского растворимого кофе, напластал консервированной ветчины, сыра, круглого хлеба. Усадил за стол.
— Ну, хорошо. Допустим, вы — невеста. Тогда почему — в десантники? Разве Сергею не нужно учиться?
— Чему учиться? Умножать тоску на скуку? Учиться надо красиво жить! Чтобы ярко и сильно! Чтобы стать в итоге… мудрым старичком, полезным стране, а не просто пенсионером.
— Не просто пенсионером, значит — персональным пенсионером? — все еще мысленно похохатывая, уточнил Потапов.
— Не роботом с прохудившимися внутренностями, а героем жизни!
Потапов перестал жевать. Старательно похлопал тяжелыми от сна ресницами.
— Что ж, Настя… Лучше уверенность в себе, нежели негасимая печаль во взоре. Вы мне нравитесь. И все же, если Сергей вас отвергнет, что тогда? Не с колокольни без парашюта, надеюсь?
— Еще чего. Думаете, завяну? Я сильная. У меня ощущение такое, будто живу я не за себя одну, а за многих… Послушайте, а вдруг у меня двойня будет?!
Девушка обращалась с пищей бесцеремонно, от души накладывала, намазывала, жевала. Чашку с кофе брала уверенно, как кружку с водой. Мизинчиков при этом, слава богу, не оттопыривала. Прихлебывала азартно. По всему было видно: ни Потапова, ни еще кого в этом мире не стеснялась.
— Скажите, Настя… Значит, вам нравится жить?
— С кем? С вашим Сергеем?
— Да нет… Я вообще. Довольны вы своей жизнью? Лично я — не очень.
— Довольна. Правда, не всегда. Во всяком случае — сегодня нравится. А что это вы интересуетесь? Если денег хотите одолжить — можно без предисловий. Не откажусь.
— Вам нужны деньги?
— Не «нам», а мне. Немного. Рублей десять. На такси. По ночам я на такси езжу. Так безопаснее.
— Но… ведь сейчас утро, — соображал Потапов, что ему делать.
— А я от вас до вечера никуда не уйду.
Глядя в небесно-прозрачные, казалось, вечно безоблачные глаза Насти, Потапов прикидывал: стоит ли ему откровенничать с девушкой? С одной стороны — стоит: живая, свежая душа, не посвященная в затхлые традиции их семейки; такая запросто может одарить неподдельным сочувствием. С другой стороны — легкомысленна, бесцеремонна, слишком молода. На любимую мозоль наступить способна. По неопытности. На смех поднять может.
Как всякий человек, не привыкший в быту к длительному одиночеству, Потапов, ощутив одиночество духовное, нуждался теперь в искреннем сочувствии. У жены — не допросишься, сама на судьбу обижена: вместо принца подсунули Потапова. Любые его, Потапова, мысли, нестандартные их варианты, не говоря о деяниях, Мария воспринимает как блажь, каприз, вздор. Сын, конечно, выслушает, внешне проявит участие, но участие сына слишком иронично и отдает участием миссионера, приехавшего к туземцам на броневике и ведущего свою проповедь, не выходя из машины — при помощи мегафона.
Потапов еще раз глянул Насте в глаза, словно из родничка зачерпнул. И все-таки говорить с ней на равных поостерегся. Убрав со стола, прошел к себе в кабинет, извлек из бумажника десятку, отнес денежку на кухню и как можно небрежнее, стоя вполоборота к Насте, протянул девушке. Ждать долго не пришлось. Бумажка тут нее упорхнула с его ладони.
