Феникс - [3]

"Началось", — подумал он, сжимая подлокотники кресла.

Казалось, еще немного — и обшивка корабля лопнет, как яичная скорлупа, и рассыплется. Однако пламя отличалось от настоящего — свет его был не столь ярким. Таир прильнул к иллюминатору и стал изучать этот неожиданный пожар. Огненные языки закручивались в спирали, вытягивались в линейные молнии, обретали формы геометрических фигур, постоянно меняя свои очертания. В глубине их рождались и таяли силуэты людей, строений, деревьев. Планета исчезла из поля зрения, и космос вокруг нее ткал удивительные картины. Отбушевав, пламя постепенно успокоилось, растворилось в черноте, из которой внезапно выкристаллизовались бока морских волн. Это было невероятно — за иллюминатором космического корабля плескалось море! На волнах покачивался трехмачтовый барк. Ветер гнал над ним тучи и пузырил паруса. На полуюте, рядом со штурвальным, стоял человек с подзорной трубой. Судя по одежде и по тому, как нестойко держался он на палубе, поправляя срываемую ветром шляпу с пером, можно было догадаться, что он из сухопутной армии. Когда барк приблизился к кораблю чуть ли не вплотную, космонавт пристально вгляделся в лицо человека. Тот вдруг посмотрел прямо в иллюминатор, и не успел Таир понять, чем поразило его лицо, как видение растаяло, его сменило другое. На месте океана раскинулся первобытный тропический лес с гигантскими папоротниками и лианами. Сквозь них пробирался полупокрытый шерстью гоминид. Уже не обезьяна, но еще и не человек: длинные, до колен, руки, тяжелая нижняя челюсть, почти нет лба. Зажав в кулаке отточенное с двух сторон рубило, гоминид затаился в зарослях, наблюдая за мирно пасущимся на лужайке кабаном и надеясь, что тот наконец попадется в уготовленную западню. При этом не замечал, что ему самому угрожает опасность: из глубины леса за ним следила пара глаз, светящихся злым голодом. Гигантская черная кошка с торчащими из приоткрытого рта клыками подкрадывалась к нему медленно и бесшумно. "Да оглянись же!" — невольно вырвалось у Таира. Будто услышав его возглас, гоминид насторожился, и в миг, когда пантера уже напряглась для прыжка, он обернулся и замер. Испуганная его резким движением, хищница шмыгнула в сторону, а обезьяночеловек, осознав опасность, бросился бежать. Это было ошибкой — зверь тут же ринулся следом, быстро догнал его, мощным рывком тела опрокинул на землю и вцепился в плечо.

У Таира перехватило дыхание. Рука его сжалась в кулак и безвольно повисла — он ничем не мог помочь первобытному существу. Таинственный оператор выхватывал крупным планом сверкающие безумием и почти человеческой мукой глаза, сильные, в яростной дрожи, лапы зверя. Таиру даже почудилось, что он слышит звериный рык и тяжелое дыхание жертвы. Сцепившись в клубок, гоминид и пантера катались по земле, разрушая райскую идиллию молчаливо застывшего леса. Но вот окровавленный, обессиленный гоминид нащупал в траве выроненное при схватке рубило, левой рукой перехватил горло пантеры, а правой, размахнувшись, последним усилием ткнул ей рубилом в глаза. Отбросив оружие, сжал горло зверя. Тот оскалился в беззвучном вое, изогнул спину и рухнул, подмяв под себя обезьяночеловека.

С минуту враги лежали недвижно. Затем гоминид медленно выкарабкался из-под мертвой пантеры и, пошатываясь, побрел в чащу, чтобы оповестить соплеменников о победе.

Неизвестно, по какому принципу космос отбирал сцены из истории Земли. Выдвигалось много предположений, но ни одно из них не было обоснованно. Удивительно то, что несколько человек могли из одною и того же иллюминатора наблюдать разные картины. Эта индивидуальность восприятия породила гипотезу, будто космос выдает каждому эпизоды, каким-то образом связанные с его прошлым. Уникальность приемника, то есть мозга индивидуума, обеспечивала и уникальность передач.

За иллюминатором вновь вспыхнуло пламя. Бросив беглый взгляд на приборы и убедившись в том, что корабль идет по курсу, Таир приготовился к новым сюжетам. Опять пошли быстро сменяющие друг друга видения. Как верно угадали цветовую гармонию и ритм космической фантасмагории авторы гигантского стеклянного сооружения под названием Память Земли, воздвигнутого год назад на площади столицы Эсперейи! Однако наяву все это выглядело намного впечатляюще. Из пламени рождались гигантские фигуры людей, животных, мирные пейзажи и природные катаклизмы. Цельные картины дробились, рассыпались стеклышками калейдоскопа и вновь складывались в летучие сюжеты, смысл которых Таир не всегда успевал осознать. Где, когда раньше видел он девушку в легком пеплуме, с браслетами на запястьях тонких рук? Она держит лавровый венок и с улыбкой смотрит в его сторону, будто просит наклонить голову, чтобы надеть этот венок. По пыльной дороге, обливаясь потом, идет скованный цепью караван невольников с запекшимися от жажды губами. Звон колоколов. Двое влюбленных на ступенях кирхи заговорщицки переглядываются друг с другом, скрывая свою симпатию от бюргерских святош. Мальчик в белом жабо и панталончиках говорит отцу по-немецки, что хочет купить щегла и выпустить на волю. Стоп. Каким образом понятен язык?