Феникс - [23]

— Что же ты, заканчивай, — усмехнулась она.

— Дура.

Он встал и уже было нагнулся за ластами, но, досадливо крякнув, опять плюхнулся в песок.

— Я пришел сюда вовсе не за тем, чтобы ссориться с тобой, — мрачно сказал он. — Я пришел спросить, почему ты загораешь одна, а не со своими?

— Я тебе что, мешаю?

— Отчего же, пляж не мой. Но ведь скучно.

— А мне нравится здесь. По крайней мере, тут можно думать.

— О чем же ты думаешь?

— О разном.

— Например? У меня под солнцем голова трещит, а ты думаешь.

— Скорее всего, она у тебя трещит и в тени, коль не отказался от бродяжничества.

— Скажешь, неинтересно? Ого-го, еще как!

— Так можно и в тюрьму угодить.

— Я уже побывал в исправительном интернате.

— Ну? — Айка опешила.

— Думаешь, конченый?

— Этого никто и не говорит.

— Да, но ты так посмотрела… Я ведь давно оставил всякую дуристику. А сюда прибыл потому, что здесь легко подработать без всяких записей в трудкнижке.

— А что записи?

— Да не могу долго на одном месте. Так уж устроен. Должны ведь учитывать и эту особенность человека, создавать летучие бригады: нынче здесь, завтра там. А что ты читаешь? Небось, о любви? Я о любви не люблю.

— Тебе разве никто не нравился?

— Почему же, нравились несколько марух.

— Кто-кто?

— Ну, девчонки. Одна соседка нравилась, клевая была: ресницы — во! талия, что надо. Фирму только и носила. Пригласил в дискотеку, соврала, что не танцует, сама же через минуту пошла с одним фрайером. Ну я ему и расписал морду. Заодно влепил и ей. Потому и загудел в интернат. А ты о любви. — Он взял в ладони песок, пропустил сквозь пальцы. Сказал протяжно: — Все это лажа, если вдуматься. Слушай, хочешь мороженое?

— Хочу. Но нет с собой денег.

— Я мигом.

Он вскочил и исчез за кустами. Через несколько минут вернулся с двумя порциями эскимо. Айка развернула фольгу, с удовольствием отколупнула зубами холодную шоколадную корочку.

— А где ты взял мороженое? У тебя ведь тоже не было денег?

— А свистнул, — сказал он невозмутимо.

— Как?

— Очень просто. Тетка отвернулась, я и слямзил парочку.

Эскимо полетело в кусты.

— Дура, ну и дура, — с досадой сказал он. — Я ведь пошутил. Мне в магазине дали, где я подрабатываю грузчиком — это рядом. Они всегда меня угощают. — Он сердито сунул ей свою порцию.

— Правда? — недоверчиво спросила она.

— Ты теперь всегда не будешь верить мне?

— Что значит «всегда»?

— "Всегда", потому что я хочу с тобой дружить. Ты мне нравишься, — просто сказал он. — Ты здорово плаваешь и ныряешь, совсем как мальчишка. И вообще ты не как все.

— Ну, разумеется, — протянула она, облизывая эскимо.

— Не потому, что не ходишь, а вообще. Я не могу это объяснить, я это чувствую.

— И как ты представляешь нашу дружбу? — напряженно спросила она, комкая липкую фольгу.

— Я буду приплывать сюда каждый день. И, если можно, приходить в санаторий. Ты говори, что тебе надо, я всегда принесу все и сделаю.

— Так уж и все? — хмыкнула она. — К примеру, хочу коня. Я читала, что некоторым спинальникам полезно заниматься верховой ездой.

— А что, можно, — сказал он. Взял ее резиновую шапочку, сбегал к морю. Давай сполосну руки.

— Теперь вижу, какой ты верный друг, — насмешливо сказала она, подставляя ладони под струйку воды, и вздохнула: — Меня, наверное, уже ищут. Совсем не хочется уходить отсюда.

— И не надо.

— Мне нравится наблюдать закат — приходят удивительные мысли.

— Расскажи?

— Когда-нибудь. Ты любишь Флеминга? Был такой поэт в семнадцатом веке. Писал загадочно и прекрасно: "Нет, жив не я, но я в себе таю того, кто отдал жизнь в обмен на смерть мою".

— Ты, наверное, много читаешь?

— Много. У меня это пока главный способ узнать жизнь.

— А я читаю книгу жизни. Знаешь, как интересно!

— Представляю.

— Каждый день — как новая страница.

— И больше всего ты любишь страницы приключенческие?

— Конечно. Ведь интересно, когда что-нибудь случается.

— Авантюрист. Если все будут так жить, кто же будет делать машины, выращивать хлеб?

— А всем и не надо. Люди разные. Я вот такой. Многим нравится каждый день ходить на работу, даже до конца отпуск не отбывают. А я так не могу. Мне бы постоянно что-нибудь новое.

— Итак, на твоей сегодняшней странице я. Завтра будет кто-то другой.

— Будет. Но ведь и в книгах есть одни и те же герои, которые переходят с одной страницы на другую. Давай-ка еще раз искупнемся.

Ей очень хотелось окунуться, но было неловко при нем одолевать расстояние до воды.

— Беседуем, будто сто лет знакомы, а как зовут друг друга не поинтересовались. Айгюль, или Айка.

— Гали.

— Гали. Ху-ли-ган. Ли-га. Га-ли. Чудно. Ты кто?

— Казах. А ты, вероятно, с другой планеты? Хочешь, отнесу в воду?

— Вот еще! — смутилась она.

— Тогда я отвернусь. — Он встал, пошел к морю, и она мысленно поблагодарила его за то, что понял ее.

— Эй, забыл ласты и маску!

— Я хочу, как ты.

Через минуту она была в воде.

— Гали!

Он обернулся, подскочил к ней и, схватив за руку, потащил на глубину.

— Нет-нет, я сама. — Ловко изгибаясь, она поплыла рядом. Набрав в легкие воздуха, нырнула. Гали бултыхнулся следом. Глаза его были открыты, и он видел, как волосы Айки без купальной шапочки распустились в воде светлым облачком. Ему уже не хватало воздуха, а она все уходила и уходила на глубину. Он испугался, догнал ее, схватил за плечо и вытолкнул наверх.