Феникс сапиенс - [18]

— Грустная сказка, — подытожила Красотка.

— Наоборот, веселая, — ответила Запевала. — Подумаешь, по ноге сломали — заживет. Я бы так согласилась — научиться летать за сломанную ногу.

— Смотрите сюда! — послышался крик Землеведа. Он стоял на скале высотой шагов в семь, нависшей над рекой. Оттолкнулся, прокричал в полете «Я лечу» и аккуратно вошел в воду вытянутыми руками вперед.

— Ты был точь-в-точь похож на летящего крокодила, — сказала Мамаша мокрому Землеведу.

— Сейчас проглочу, — откликнулся Землевед, изобразив руками распахнутую пасть.

— Ну иди сюда, дорогой мой, все-то ты у меня умеешь, и даже крокодилом летать… Дай-ка обниму тебя и согрею такого мокрого.

Настала пора двигаться дальше. Все обучены плаванию, Большой Курзыц исхожен, облазен, обшарен. Вся добыча аккуратно разложена на берегу:

— 15 тулбов разного размера;

— 12 зылов — коричневых и прозрачных;

— 5 толстых зандынов и 4 тонких;

— груда кусков бласа (прозрачного слоя);

— два больших мотка толстого зменда (красной тяжелой ленты) и два тонкого;

— 40 тунков (небольших белых «пальчиков» из того же материала, что и зылы);

— каменный цветок в виде чаши размером с живот (очень красивый);

— столь же красивый каменный крокодил размером с руку;

— еще 10 позиций более мелких, непоименованных вещей.

— Что мы будем делать со всем этим богатством? — спросил Остроглаз. — Мы не увезем и половины!

— Ты прав, давайте отбирать. Возьмем десять тулбов — полезная вещь, будем хранить в них чистую воду для питья — удобней, чем в кувшинах, которых у нас и нет с собой. Зылов достаточно и трех штук — надолго хватит для разведения огня. Зандыны берем все, это самая ценная штука — ей можно делать почти все. Блас можно использовать как нож, возьмем одну треть — несколько кусков. Зменд возьмем весь, хоть он и занимает много места, им можно крепить что угодно — хоть плот, хоть крышу. Попробуйте с Камнебоем аккуратнее свернуть его. Тунки пусть возьмут малышки для игр, сколько хотят. Каменный цветок и крокодила оставим — они красивые, но бесполезные.

— Нет, давайте лучше прикрепим цветок на палке на носу плота! — предложила Красотка. — Будет красиво — мы на плоту и каменный цветок впереди!

— Будет еще красивей, если ты сама встанешь на носу, раскинув руки, просто загляденье!

— Крокодила, крокодила на нос! — вскричал Приемыш. — Злых духов распугивать будем!

— Лучше сам встань на четвереньки и рычи на них…

Пока продолжалась подобная болтовня по поводу ростральной фигуры, Землевед с Камнебоем сидели и грустно смотрели на вышеперечисленную добычу.

— Ты думаешь, все эти вещи сделали люди? — спросил Камнебой.

— Не знаю. А кто их мог сделать, кроме людей? Духи? Ты когда-нибудь видел хоть одну вещь, сделанную духами? Наверное, люди. Может быть, наши далекие предки. Или какие-нибудь великаны.

— Но куда они делись? Почему почти все, что они создали, превратилось в труху? Они были могущественней духов, если могли создать такое, что мы не можем себе вообразить! Так почему всюду одна труха? Остались только вот эти жалкие крохи… — Камнебой кивнул в сторону груды, разложенной у берега.

— Да, это тайна. Наверное, она не для нашего ума. Но чутье подсказывает мне, что у этой тайны окажется плохая разгадка. Почему всюду труха, спрашиваешь? Потому, что ее оставляет за собой смерть. От поваленного дерева остается труха. От мертвого зверя остается труха. От каждого из нас после смерти остается пепел. Если умрет все племя — труха останется от всей деревни. Если племя не умрет, а уйдет, то умрет деревня — превратится в труху, но где-то возникнет новая деревня, новая жизнь. Если могущественное племя людей или великанов, которое создало Большой Курзыц, просто ушло — мы, может быть, найдем его где-то, найдем живым. Если то племя умерло, то мы не найдем никого, а будем снова и снова находить труху. Но мы все равно будем искать их, будь они хоть облаком, хоть ветром — все равно будем искать, правда, Камнебой?

4. Лицо на камне

И снова неторопливый путь по нескончаемой реке к заветному Северу. Песчаные берега, илистые берега, каменистые острова, косы. Снова ни малейших следов человека — ни живого, ни древнего. Ежедневные вылазки — и никаких следов. Знакомые звери, невиданные звери — огромные, горбатые, пасущиеся в степи; неслыханные птицы, поющие в зарослях; птицы, вылетающие из нор в речных обрывах, носящиеся над водой; неведомые деревья и травы, но никаких следов человека. Незнакомые вкусные фрукты — сладкие, с кислинкой, мягкие, тающие во рту, краснеющие на губах и щеках малышек, твердые сочные, хрустящие на зубах взрослых. И ни малейших следов — ни кострища, ни шалаша. И опять ропот:

— Землевед, сколько можно гоняться за ветром? — говорит Мамаша. — Мы устали! Мы все трое беременны, нас тошнит. Вон Запевалу вчера рвало весь день прямо на плоту, который скоро весь пропахнет нашей рвотой! Давай встанем наконец и обустроимся нормально! Родятся дети, окрепнут немного — и отправимся дальше за твоей тайной ветра.

Землевед взял кусок веревки, обернул вокруг себя, крепко завязал петлей.

— Ладно. Почти согласен. Вот петля, давай примерим, — Землевед надел петлю на Мамашу, как пояс, оттянул, просунул в зазор два кулака: