Феникс - [33]

Мошка в рюмке перестала сопротивляться чуждой стихии и замерла. "Окосела, ядрена вошь... - подумал Георг. - Вот жизнь: пей - не хочу!.. Давай, давай... борись, сопротивляйся, а то помрешь... Не хочешь? А ты прояви силу воли. У тебя есть сила воли? Нет? Жаль... Сдохнешь ведь. Уповаешь на чудо? Ладно, так и быть, будет тебе чудо".

Георг наклонил рюмку и осторожно слил водку в грязную салатницу. Пустую рюмку с мошкой поставил в бочку с фикусом. "Возвращайся в Эдем. Ползи на древо... Там тебе будет хорошо..."

Георг без закуски выпил еще пару рюмок водки, и его поволокло куда-то в сторону. Он уткнулся лбом в стену, потом открыл глаза и оглядел убогую комнату. Ольга сидела за столом и делала уроки. "Где мать?" - спросил Георг, снимая промокший от дождя плащ. "Не знаю, - ответила Ольга, болтая ногами. Денисюк, помоги мне решить задачу".

Если она называла его этой выдуманной ею фамилией, значит, ее одолевало фривольное настроение, и она бы с удовольствием предпочла урокам беготню сломя голову по комнате или по длинному общественному коридору.

"Учись думать самостоятельно", - дал не очень оригинальный совет Георг. "Я не могу..." - "А ты - через не могу". - "Не хочу", - Ольга подперла щеку кулачком и уставилась в зеркало трюмо, через него сверля глазами вредного Денисюка. "Ну, тогда будешь всю жизнь работать уборщицей. Или маляром, как твоя мама. Будешь ходить в грязной спецовке..." - "Не буду...", - отвечала она, упрямо надувши губы. "Ладно, потом помогу...", - пообещал Денисюк.

Георг вышел в коридор. Он тормознул соседку, шедшую с кастрюлей на общую кухню. "Ты Ленку видела?" Соседка была в своем обычном полупьяном состоянии. "А черт ее знает, - пожала она своим могучим плечом. - Может, она у Лешки с четвертого этажа?" Георг поднялся на четвертый этаж общежития, отыскал нужную ему комнату, постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. В нос ударил противнейший табачно-водочный дух. В комнате были трое: старуха - мать Лешки, сам Лешка, с пропитой рожей, весь в синяках, и Лена. Старуха лежала на кровати, сынок ее, алкогольно-неудовлетворенный, бродил в тоске по комнате, а Лена, скрючившись, в невменяемом состоянии, - на полу. Она дрожала от холода, одетая в какую-то грязную тельняшку. "Что с ней?" спросил Георг. "Ничего, - ответил Лешка, засовывая руки, испещренные синими узорами бездарных наколок, в дырявые карманы. - Пьяная, вишь..."

"Лена, вставай", - сказал Георг, тряся ее за плечо. Лена не отвечала, плечи ее мелко дрожали. Георг взял Лешку за отворот грязной рубахи и сказал злым шепотом: "Я тебя предупреждал, чтобы ты, гнида, не спаивал ее?" - "А ты кто такой?" - нагло отвечал Лешка. "Я ее муж, понял?" - Георг с трудом сдерживался, чтобы не врезать по мерзкой роже. "Таких мужей у нее было до х...я и больше, - с вызовом сказал алкаш, - отпусти рубаху... ты!" Георг оттолкнул от себя пьяного и брезгливо вытер руку о брюки. Потом, не глядя на кровать, сказал: "Что ж вы, Клавдия Степановна, допускаете такое..." - "А что я, - ответила пьяная старуха. - Я за всеми блядями не услежу".

Ну зачем мне это нужно, подумал Георг, глядя на трясущиеся плечи своей сожительницы. Он с трудом поднял ее обмякшее, тяжелое тело и положил на раскладушку, сверху бросил какое-то рваное одеяло.

Вернувшись домой, Георг достал из бумажника почти все деньги, какие получил на заводе за шабашку, отдал их Ольге и сказал: "Поезжай к тетке, отдай ей деньги. Я, думаю, до зарплаты вам хватит. Матери денег не давай пропьет..." - "Но... но..." - кивая головой, повторяла Ольга, переняв эту привычку у Георга, она уже привыкла к нему, она уже копировала его...

"...Вернется твоя бабушка, пусть забирает тебя и Ленку к себе. Поезжайте к ней в Комсомольск-на-Амуре, будете там под присмотром, а иначе здесь пропадете... Это очень кстати, что твоя бабушка прикатила нас проведать. Пусть вот полюбуется, как мы тут живем..."

Ольга, красивая девочка, лет 9-ти, но уже высокая - вся в отца, которого ни одна милиция не может отыскать вот уже сколько лет - спокойно смотрела на Георга и уже не возражала. Это раньше она плакала, не отпускала его, и он, жалея ее, уступал - оставался, но теперь видно смирилась с тем, что настоящего отца у нее так и не будет...

Георг обнаружил себя танцующим с Ингой. Их щеки соприкасались. Мягкие гибкие руки женщины обнимали его за шею. Динамики магнитолы изливали из себя какую-то слезливо-сладостную мелодию. Георг держал в объятиях стройное тело партнерши, осторожно переступал ногами и старался не сбиться с ритма. Ему было хорошо с ней. И потому, он желал невозможного, - чтобы танец никогда не кончался. Он поцеловал подругу в мочку уха, потом прошептал:

- Послушай, Инга, может быть, это прозвучит банально и не вовремя, но я хочу сказать тебе... что очень люблю тебя... и хочу, чтобы ты стала моей женой.

- А чем тебе плохо так... - ответила Инга с нарочитой вульгарностью, чтобы скрыть волнение, но, быстро поняв, что взяла неправильный тон, поцеловала Георга в щеку и прошептала: "Прости".

- Понимаешь,- сказал Георг, - надоело собирать крохи с чужого стола, урывать чужое счастье. Хочу своего, законного... Понимаешь?