Феллах - [69]

Я уже не раз слышал, что через день-два мои товарищи выйдут из тюрьмы. Но, увы, прогнозы не сбывались. Поэтому я и сейчас не выразил особой радости. Напротив, я не пытался скрыть свою досаду.

— Сколько я уже слышал таких обещаний, только что-то они не больно исполняются, — недовольно проворчал я.

— Не отчаивайся и не ропщи на аллаха — все будет в порядке, — подбодрил меня Фармави. — Дело действительно слишком затянулось. Их еще два дня назад должны были выпустить, но опять какую-то там волокиту устроили. В принципе, однако, вопрос уже решен — и это главное. Выдвинутые против них обвинения полностью сняты. Более того, тебе я могу сказать — только между нами, — человек, отдавший приказ об их аресте, будет строго наказан. Ему и так уже досталось, но это еще цветочки — ягодки впереди. Принято решение, — здесь Фармави перешел на шепот, как бы подчеркивая особо важный характер сообщенных им сведений, — начать следствие по делу этого чиновника и его сообщников. Его специально вызвали в Каир в соответствующие инстанции. А этот наглец, спасая свою шкуру, настаивал на моем переводе в другое место. И знаешь, в чем он меня обвиняет? Будто я поддерживаю подозрительные связи с феллахами, подбиваю их на беспорядки. Но я думаю, его выведут на чистую воду и раскроют его подлинную сущность. От таких людей нам нужно избавляться. И чем скорее, тем лучше. Они порочат социализм.

Как всегда, Фармави говорил горячо и убежденно, пристально глядя в глаза собеседника. Потом, переведя взгляд в сторону парка Гезира, после продолжительной паузы задумчиво произнес:

— Хорошо бы нам почаще встречаться! Старой дружбой надо дорожить… Нам есть что вспомнить. Ведь мы не только вместе учились, но и вместе начинали борьбу, вместе стояли под пулями, когда англичане расстреливали демонстрацию. А нам было тогда столько же лет, сколько нынешним юнцам, вкладывающим всю свою энергию в твист. Да, нашему поколению есть чем гордиться. И тогда мы были впереди, и сейчас, можно сказать, составляем самый надежный костяк нации. Нет, с нынешней молодежью нас нельзя было и сравнить…

— Пожалуй, ты не совсем прав. И нынешняя молодежь не только пляшет. Нельзя охаивать всех. Ведь люди бывают разные. Ну, взять, к примеру, этого парнишку Салема. Ему как раз столько лет, сколько было нам, когда мы ходили на демонстрации, не боясь быть убитыми или арестованными. Он тоже борется за справедливость. И не один он. Таких тысячи. Они не боятся трудностей и способны проявлять подлинный героизм в борьбе против угнетателей. Ведь это они, Фармави, готовы идти вместе с палестинцами, чтобы сражаться за освобождение их страны. Они ничем не хуже нас. И нам, я думаю, не стоит превращаться в брюзжащих стариков, которые всегда с некоторым презрением взирают на молодое поколение. Не надо, по-моему, осуждать сегодняшнюю молодежь только за то, что она отплясывает твист и другие модные танцы. В наше время ведь тоже были такие «танцоры», которые находили любые предлоги, чтобы уклониться от участия в забастовке или в демонстрации. Так что и в наше время, дружище, были люди разные. Не стоит переоценивать свое поколение.

Незаметно мы пришли на улицу Каср аль-Айни и остановились напротив здания министерства внутренних дел. В обе стороны одна за другой неслись на большой скорости автомашины, не давая возможности перейти улицу.

— Отвык я от Каира и от этой суеты, — сказал Фармави. — Всякий раз как приезжаю сюда, жду не дождусь, чтобы вырваться опять на волю. В провинции я себя чувствую куда лучше, и физически и морально. А вот многих молодых офицеров полиции из Каира и за уши не вытянешь. Так и норовят остаться в Каире после окончания школы. Сколько их ни воспитываешь, сколько ни втолковываешь, что Каир — это еще не Египет и что главная линия фронта сейчас проходит именно в деревне, они ни в какую не хотят ехать на периферию. А ведь именно феллах — душа Египта, и как никто другой он нуждается в помощи и защите полиции.

— Ты молодец, Фармави, сумел и в зрелом возрасте сохранить юношеский пыл и даже романтизм… А скажи честно, тебе самому разве не приходилось обижать феллахов?

— Никогда! — горячо возразил Фармави. — За свою службу я ни разу не ударил феллаха и беспричинно не наказал. И своих подчиненных я всегда учил и учу уважать феллаха. Ведь на нем держится страна. Он нас кормит. Любить свою страну надо через феллаха. Надо уважать его достоинство, отстаивать его права, помогать его раскрепощению и дать ему возможность почувствовать себя свободным гражданином. Тот, кто использует власть для того, чтобы унизить другого человека, достоин всяческого презрения. А тот, кто подавляет свободу личности, сам не имеет права пользоваться свободой. Как можно, например, завоевав свободу и независимость для своей страны, лишать свободы и угнетать своих соотечественников? Во имя чего мы тогда боролись? Ради чего изгоняли англичан? Чтобы заменить английский гнет арабским? Суть гнета от этого не меняется. Он не имеет подданства и национальности. Я считаю даже, что система, построенная на угнетении своих соотечественников, является не менее позорной, чем колониализм. Недаром один поэт сказал: «Позорнее в мире нет ничего, когда брат угнетает брата своего!..»