Фелисия, или Мои проказы - [81]
— Все теперь радует меня! — произнесла она, протягивая ко мне алебастровую руку и притягивая к себе, чтобы поцеловать.
— Иди ко мне, сядь рядом, дорогая моя девочка, и поговорим — не как мать и дочь, но как две отныне неразлучные подруги.
Как нравились мне такая простота и близость! И все-таки я не могла отрешиться от некоторого смущения, боясь, что моя мать, возможно, знавшая, какую жизнь я вела в свете, захочет упрекнуть меня, ограничить свободу, потребует изменить некоторые привычки. Независимая от природы, привыкшая во всем потакать своим желаниям, думать и действовать по собственному разумению, я чувствовала, что не смогу подчиниться чужой воле… А теперь я оказалась под властью отца и матери! Чего они от меня потребуют? К счастью, мое беспокойство было недолгим.
Моя мать сразу же захотела узнать, как мы познакомились с Робером и почему он остался с нами. Я дала ей короткий отчет о несчастьях графа. Вопреки тому, что рассказывал нам Дюпюи, Зейла вовсе не считала его человеком благородного происхождения и не находила в нем честной души: все говорило против несчастного. Мой рассказ переубедил ее, она пролила несколько слезинок над трагическими приключениями кавалера, которого страсть и отчаяние так часто заставляли подвергать жизнь опасности…
Вошедший слуга спросил Зейлу, должен ли он провести к ней некоего священнослужителя, утверждавшего, что он должен сообщить ей важные новости.
— Мама! — закричала я. — Возможно, это доктор Беатен!
— Думаю, ты права, — отвечала она.
— Этот человек, — добавил лакей, — позавчера передал письмо швейцару…
— Ах, это он, Беатен! — хором произнесли мы. — Пусть войдет.
Я немедленно узнала мошенника, ведь изменилось только его платье: вместо обычной сутаны, которую он носил прежде, теперь на нем был странный белый воротничок и сюртук с узкими рукавами. Манеры стали еще более фальшивыми и жеманными, глаза бегали, он все время сгибался, как будто собирался поклониться, жирные ляжки тряслись. Беатен весьма удивился, найдя мою мать не одну, потому что рассчитывал на конфиденциальный разговор. В то утро я надела шляпку с густой вуалью, скрывавшей мое лицо, и мошенник не мог разобрать, кто перед ним.
— Какие интересные новости принес мне сегодня утром господин доктор? — сухо спросила моя мать.
Священник от изумления застыл на месте.
— Простите меня, мадам… Но некоторые вещи, которые я готов сообщить вам… возможно, мадам захочет… поговорить наедине…
— Нет-нет, месье, я ненавижу тайны! Мадам — моя лучшая подруга, я ничего от нее не скрываю. Ваши секреты касаются моего сына, мадам его знает. Объяснитесь, но главное — не лгите!
— То, что я хочу сообщить вам, мадам, не касается вашего сына…
— Так что же это?
— Я расскажу вам о милорде Сидни, мадам…
— О милорде Сидни?.. Я виделась с ним вчера и надеюсь увидеть сегодня утром. Так что же, месье, вы решили клеветать на честного человека? Так мой сын потерян? Мой сын отправился в колонии? Он нашелся, мой дорогой мальчик, мы скоро увидимся, и я очень многим обязана людям, которые позаботились о нем!
Предатель иронично ухмыльнулся.
— В таком случае, мадам, мне больше нечего сказать… не знаю, что… Поскольку мадам информирована лучше меня, мне не стоит здесь больше оставаться.
— Вы останетесь, месье, — заявила я, вскакивая и хватая его за рукав.
Моя мать позвонила слуге…
— Если у дверей кто-нибудь ждет, — сказала она, — пустите в дом.
Мгновение спустя лакей объявил о приходе госпожи Сильвины и милорда Сидни.
Глава XXVII. Глава, содержание которой не удивит людей, знающих толк в Беатенах. О том, как в двух разных местах составлялся один и тот же план
Волк, попавшийся в капкан, окруженный пастухами и собаками, вор, застигнутый на месте преступления полицейским комиссаром и его сбирами, наверняка изумились бы меньше недостойного Беатена, услышавшего, как слуга произносит опасные для него имена. Я откинула вуаль и бросилась на шею милорду Сидни, называя его отцом. Сильвина вздрогнула при виде мерзкого священника. Милорд смерил его презрительным взглядом. Мы сели, а Беатен остался стоять, дрожа от страха в ожидании грозы. Первым заговорил мой отец.
— Вы заслуживаете, чтобы мы сообщили о вашем поведении епископу, чтобы вас достойно наказали. Вы злоупотребляли саном и обманывали верующие души. Вы подвержены всем порокам, ужасным, отвратительным, и проистекают они из тех же страстей, что рождают в душах других людей высокие стремления! Оставьте нас, найдите в себе силы стать честным человеком и помните, если я еще хоть раз услышу, что вы злоупотребили доверием хоть какого-нибудь человека… ничто не убережет вас от моего гнева. А теперь покиньте этот дом!
Беатен был счастлив, что так дешево отделался, но гордыня и ярость обуяли его. Он не только грубо пнул ногой маленькую собачку моей матери, сделав вид, что поскользнулся, но и пробормотал несколько ругательств, уже выйдя за дверь. Лакей, расслышавший грубость, загородил ему дорогу и ударил кулаком. Милорд Сидни, услышав шум, вышел из гостиной. Беатен, уличенный несколькими свидетелями, упал на колени.
— Дайте ему пройти! — приказал мой отец с холодностью, свойственной лишь благородным душам. — Пусть убирается. Я запрещаю причинять ему малейший вред! Идите, месье.
