Фелисия, или Мои проказы - [14]
Глава XXII. Продолжение предыдущей
— Ах, милый мой палач! — сказала я умирающему от счастья д'Эглемону, как только боль отступила. — Значит, любовник мечтает именно об этом — причинять ужасную боль женщине?
Он закрыл мне рот пылким поцелуем и принялся доказывать, что удовольствие всегда наследует страданиям. На мгновение я поверила, но приятная иллюзия длилась недолго. Впрочем, я слишком любила моего счастливого атлета, чтобы отказать ему во втором лавровом венке, которым он хотел себя увенчать… и выдержала до конца его жестокие доблести… Мне было радостно доставлять наслаждение любимому, но я горько сожалела, что сама не получаю удовольствия и вынуждена так страдать. Вскоре участившийся ритм движений, страстные вдохи и покусывания дали мне понять, что шевалье приближается к вершине блаженства… Я же едва ощутила некоторую приятную истому… Пытка моя наконец окончилась, силы мучителя иссякли. Бедный шевалье казался уничтоженным, и я, обвившись вокруг него, прижав его голову к своей груди, сопереживала каждому всхлипу сладостной агонии. Все пережитое было мгновенно забыто: я действительно наслаждалась, чувствуя, что владею тем, что мне было так дорого, заплатив странную дань, которую природа безжалостно требует с нашего несчастного пола. Я получила полное право собирать обильную жатву на поле сладострастия… Мои руки восхищенно гладили великолепное тело любовника, отвечая на ласки, которыми он меня одарил… Д'Эглемон скоро пришел в себя, и мы начали нежную беседу, потом бог сновидений, проказник Морфей подарил нам сладкие грезы и успокоил нас в той счастливой позе, на которую вдохновила Венера.
Пока я спала, добрая богиня дважды подарила мне наслаждение, в котором отказала во время кровавого посвящения. Шевалье, чей отдых длился недолго, принялся ласкать меня, нежно и умело, стараясь не разбудить, потом, вдохновленный успехом этой тонкой и сладкой забавы, попытался в третий раз доставить удовольствие себе… Однако, проснувшись, я застонала от боли, откатилась на другую половину кровати и назвала его варваром! Увы! Я жалела этого человека и понимала, сколь велико его желание… Его жалобные вздохи трогали мое сердце… Сердце шевалье бешено колотилось под моей рукой, в другой трепетала и билась опасная игрушка.
— Дорогая Фелисия, — произнес д'Эглемон с глубокой грустью, — не упрекай меня в варварстве… ты — больший варвар, чем я.
Я старалась утешить любовника нежными ласками: моя рука, вначале охранявшая предмет его вожделений от новых нападений, вскоре стала своего рода лекарством… Легкие поглаживания привели к тому, что игрушка д'Эглемона увеличилась в размерах и подарила мне свою драгоценную влагу. Так я сделала новое открытие.
— Прости меня, драгоценная! — произнес с нежным смущением шевалье, вытирая милосердную руку. — Прости и знай, что ты спасла мне жизнь. — Я не удержалась от смеха, ибо эта услуга ничего мне не стоила, но не преминула обратить ее себе на пользу, поставив условие: оставшуюся часть ночи мы будем спать — и только! Проснувшись, я не нашла рядом с собой драгоценного д'Эглемона, хотя первым моим побуждением было протянуть к нему руку, которой накануне так энергично его отталкивала. Как действует на людей желание! Какая непоследовательность! Я была расстроена обманутыми ожиданиями и собственной неловкостью, полагая, что, будь я изобретательнее, этот лучший из мужчин не покинул бы меня, не дав свидетельства своей страсти. Пришлось прибегнуть к хорошо проверенному средству — удовлетворив свои желания, я уснула.
Глава XXIII. Глава, напоминающая баловням судьбы о необходимости ничего не забывать в домах, где они ночуют
Мне позволили отдыхать до десяти утра — в этот час обычно приходил мой учитель. Я ничуть не обеспокоилась, увидев, что мою комнату убрали, унеся поднос с остатками еды и собрав с пола разбросанную накануне одежду. В присутствии Сильвины преподаватель Дал мне два урока, причем я не обратила особого внимания на выражение ее лица и не разглядела на нем недовольства. Мы пообедали наедине, и она ничем не выдала того, что готовила для меня. Гром грянул, как только со стола было убрано и слуги удалились. Боже, какое у нее было лицо, какой взгляд!..
— Несчастная маленькая мерзавка! — воскликнула она, схватив меня за руку и яростно тряся. — Ну же, признавайтесь, чем вы занимались этой ночью?!
Удар молнии у ног поразил бы меня меньше… Я побледнела… Я была готова лишиться чувств…
— Не отпирайтесь! Я хочу все знать! — настаивала Сильвина. — Немедленно расскажите мне все о содеянном, иначе я отошлю вас в такое место, где вам только и останется, что оплакивать свое отвратительное распутство.
Ее угрозы так испугали меня, что я упала на колени и, обливаясь слезами, во всем призналась.
— Увы! Дорогая тетушка, — промолвила я с глубочайшим раскаянием, — раз уж вам известна моя вина, избавьте меня от необходимости и стыда и не заставляйте признаваться!
— Речь не о вашей вине, дерзкая девчонка! Она слишком очевидна для меня! Я хочу знать имя вашего недостойного сообщника, и вы назовете мне его немедленно! Кому принадлежат часы, которые я сегодня утром нашла на спинке кровати со сбитыми, хранящими следы вашего недостойного поведения простынями? Не этому ли маленькому негодяю Бельвалю, которого я давно подозревала и который наконец…
