Феликс Светов - 'Отверзи ми двери' - [4]

Может показаться, что автор сильно утрирует прозвучавшие мнения? Но в годы за тем, в третьеэмигрантских изданиях, мы читали куда и куда похлеще.

Лев Ильич сокрушается: "бедная Россия: евреи её ненавидят, русские презирают, христиане считают дьявольским наваждением". Почему русская беда "вызывает не жалость, не огорчение, почему не болью пронзает? Почему такое злорадство, злобный смех, даже восторг?". Однако "стыдно жить в России и поносить её по любому поводу, а чаще без всякого". И "вовсе не под крапивой весь русский род вывели"; и кладбища русские вовсе не заброшены: "в родительские дни туда приходят, с могилками возятся". И в революцию "для русского человека, если о массовости говорить, скорее характерно было некое оцепенение, пассивность - отдал Россию русский человек". Но "сила этой слабости, покорности, смиренность эта не зря, только тут и могло сразу десять веков назад, пустить корень, зазеленеть, расцвести" христианство. И с тех пор "никто не смог изменить, а уж как старались, что вытворяли на этой земле, чем только не утюжили". Да, может быть "всё это была Россия. И не проклинать её следовало, подыскивая звонкими аллитерациями рифмы, призывая мор, глад и холод, точно зная, что чем громче проклинаешь, холодея от собственной смелости, тем более получишь, а там прощай и будь ты проклята!" Но по крайности амплитуды чувств героя, столько уже раз явленной в этом романе, он не останавливается на том, а зовёт - или требует - больше: "Поклонись, поцелуй истоптанный заплёванный пол, поклонись истерзанной этой земле, в которой ты родился!" Не всякий может тому последовать.

А рядом настороженный ревнитель русского сознания возражает и так: в XIII веке "какое ж духовное оскудение, когда такая духовная высота, напряжённость?". И вот "очень люблю этот еврейский интерес к русской истории: что-нибудь вынюхать, а потом перевернуть исподтишка". - А ещё один русский голос: "Почему, зачем, чего им приспичила эта любовь" к России?

Вот и угоди: и так, и этак плохо. И обращаются евреи в православие - так, мол, захватывают его, "к самому нашему сердцу подбираются".

К вопросу о евреях - и вообще, и особенно в России - роман часто возвращается, иногда и без связи, неожиданно. Проблемами еврейства Л. И. заножён потому, что сам - еврей. "Вы на своей еврейской обиде споткнулись", говорят ему. "Теперь вы со своей еврейской обидой нянчитесь, а вчера вас русская идея воодушевляла". Да, соглашается он: "во мне так уж перемешалась еврейская кровь - безо всяких иных примесей: кровь благочестивых и тихих местечковых евреев, возводящих свой род к знаменитым раввинам, цадикам и книгочеям-талмудистам, с кровью барышников, конокрадов, торговцев живым товаром, комиссаров..."

В романе, там и сям, с разных сторон и разноголосо раздаются всякие возможные, ходячие и не ходячие, суждения о евреях. "Таких скромных евреев вбо как люблю! Они, евреи, бывают нахальные и такие, это как совсем разная нация..."; "здесь плохо будет вашему брату, большая злость"; "евреи кругом кричат, нас, мол, не берут, притесняют - в институты, на работу, на радио, в кино, в Центральный Комитет... Хотите побьёмся с вами, хоть на бутылку идёмте сейчас в госконцерт, на радио, на телевидение... Если первый человек, которого вы встретите, ну, из творческих людей, будет не еврей - угощаю"; и "всё дипломированное начальство - я имею в виду начальство, от которого карман зависит... это те самые евреи, которых ни в институты, ни на работу не взяли. Как это случилось? Одно из чудес света"; "быстро вы, евреи, бегаете, за вами не угонишься"... "Смелость, ирония над всем на свете, всё можем и всё позволено". Активист-сионист: "Не кажется ли вам, что не еврейское это дело заниматься русской культурой? Не хватит ли для России еврейского участия хотя бы в революции... Вы всерьёз думаете, что способны хоть что-то сделать в такой великой культуре, как русская?.. Ну чего добились русские евреи, крещёные или нет, хлынувшие в двадцатом веке в русскую литературу? Не развенчали ли они всего лишь... миф или вернее сказать предрассудок о поголовной талантливости евреев?.." О том же Лев Ильич: "В чём она - эта еврейская заслуга?" Вдруг будь бы Россия и без евреев, "не было бы продажных писателей с еврейскими ли фамилиями или с русскими псевдонимами, продажного кино, философов, готовых диалектически оправдать любую мерзость"; "как бы ни были [мы] погружены в еврейское горе и несчастье - существуют и другие проблемы, другое горе".

Не остаётся, конечно, без обсуждения и непомерное участие евреев в революции. Тут Л. И. решительно судит: "Огромный, никак не преувеличенный современным антисемитизмом процент евреев в русской революции. Конечно, присущая энергия, темперамент, все слабости и пороки вместе - честолюбие, властолюбие, корыстолюбие, комплекс униженности, неполноценности... И это на фоне русской неповоротливости, добродушного к собственной жизни пренебрежения, лености мысли и поступков... И опять преимущество в марафоне: у этих мальчиков не было никакой укоренённости, им ничего не стоило ломать всё подряд - "до основания, а затем!" - они, что ли, строили или их деды?.. И заметь, самые мерзкие кресла занимали те юноши из благочестивых еврейских семейств. Попробуй возрази, когда тебе скажут, что в ЧК, ГПУ до НКВД включительно рябит от еврейских фамилий". Обобщает он и дальше: а "помимо комплекса мальчиков из местечек? Почему патриархальные евреи, курицу сами не способные зарезать, так легко смирились с тем, что их сыновья становились кровавыми убийцами? Да потому что социализм, со всем им обещанным раем на земле, поразительно иудаизму близок: здесь, при нашей жизни, для нас, не для всех, а только для нас. Потому большевики, навсегда ушедшие из еврейского дома с его субботой и действительным благочестием, никогда отступниками не почитались... Чекист, палач-изувер или преуспевающий в столице бонза - свой, родной сын". Оттого и российский сионизм "захлебнулся, полвека его как не бывало. Какая там Палестина, Иерусалим - синица в небе! - когда рядом, рукой подать - Петроград и Москва, уж совсем реальный рай на земле, для себя приспособленное царство справедливости". Только "еврей её, эту правду, во что бы то ни стало хочет запрятать, скрыть от чужих глаз, потому что больше всего боится, чтоб ему за неё плохо не было".