Фельдегеря генералиссимуса - [48]

Простите, ваша светлость, что я вас подвел. Что из-за меня все это случилось! Простите — и прощайте!

Полковник Синяков.

Жаннет вышла из этой комнатенки и хотела было идти к старому князю, но опять на ее пути встали закрытые двери. И опять княгиня Вера ей помогла. До самого кабинета старого князя Жаннет провела.

Глава седьмая

Я все думал, рассказать вам прямо сейчас, о чем Жаннет со старым князям в кабинете говорили или нет?

Решил, не буду.

Потомлю вас до четверга, т. е. до той главы, в которой опишу тот знаменитый обед, где почти все герои моего романа соберутся — и восковые фигуры будут.

Как же без них? Никак нельзя. Ведь убийца в кресло иудино будет посажен! А пока лишь скажу, что долго они беседовали, жарко. До криков княжеских даже доходило. И Жаннет, конечно же, ни в чем старому князю Ростову не уступила.

— Осел Вы, ваша светлость! — ему она сказала. И, вы не поверите, в конце концов, старый князь с ней согласился. Не сразу, правда. Пришлось ему кое-что прочесть. И нужные слова не сам он нашел — ему эти слова подсказали. Он даже свечу над одной бумагой подержал. После этого и согласился, но согласился своеобразно. Не был бы он князем Ростовым, если бы согласился, что он осел.

— Нет, — заявил он Жаннет, — Вы ошибаетесь, мадмуазель, я не осел. Я упрямый осел!

После их разговора… жизнь в расположении поместья князя Ростова потекла зимней речкой подо льдом. Все понимали, что должно что-то случиться, но что?

Полковника похоронили. Залп оружейный над могилой дали.

Христофору Карловичу старый князь заявил, что полковник сам с жизнью своей покончил. Записку полковника предсмертную показал.

Христофор Карлович морозными глазами ту записку прочел. Ее могли запросто подделать — и он упрямо заявил:

— Не знаю, ваша светлость. Воля ваша. А я всего лишь ваш секретарь.

Истина ему, конечно, была дорога, но старый князь был ему не другом — и поэтому дороже истины.

— Моя воля, моя! — выкрикнул старый князь. — Этой запиской я своего сына не обеляю.

— А я и не обвинял вашего сына, — удивился Христофор Карлович.

Действительно, он не назвал имя убийцы старому князю. Просто изложил факты. Но эти факты с математической, я бы сказал, прицельной артиллерийской точностью, на князя Андрея наводили.

— Пошлите приглашения, Христофор Карлович, графу Балконскому, его сестре и Коробковой Прасковье. — ястребом глянул на своего секретаря князь и сух продолжил: — Я жду их в четверг к обеду. Обед состоится в три часа по полудни. Пусть не опаздывают.

— Хорошо, пошлю, — ответил Христофор Карлович — и легкая морщинка вдруг появилась у него на лбу. Задумался о чем-то наш сказочник!

Глава восьмая

Времени у нас до четверга еще много, поэтому вернемся в Москву к Ростопчину, в кабинет его сумрачно скорбящий.

Второй день Москва скорбно ликовала по случаю мнимого восшествия на престол сына государя нашего Павла Петровича.

Вот сумрак в кабинете Ростопчина и скорбил вместе с московским генерал-губернатором — не ликовал, замечу я вам.

Ростопчин искренне любил нашего императора Павла Петровича. Многое ему прощал. Простил потом и то, что он с ним проделал.

В груди Федора Васильевича клокотали рыдания траурным маршем, но голос его — как и взгляд — был твердый.

Этим твердым взглядом он встретил вошедшего в кабинет ротмистра Маркова — и твердым голосом сказал ему:

— Вчера я опрометчиво Аракчееву Порфирия Петровича отдал. Догони и верни назад в Москву его!

— Слушаюсь! — радостно гаркнул драгун. И лицо его вдруг озарилось ликующей улыбкой.

Очень не понравилось ликующее лицо это Ростопчину.

Опрометчиво, скажу я вам, начал ликовать драгун. И в третий раз употреблю это слово. Опрометчиво Ростопчин приказал Маркову вернуть мумию Порфирия Петровича в Москву.

Такие ликующие лица обычно бывают у людей, которые были на краю гибели, разорения например, а тут вдруг наследство неожиданно на голову свалилось.

Тетка какая-нибудь внезапно умерла — и наследство хорошее племяннику оставила. А племенник — картежник и пьяница. В долгах — как в шелках. Его завтра кредиторы в долговую яму собирались упечь!

Вот такое лицо, ликующее, было у драгуна Маркова.

— Рад я несказанно, ваше превосходительство, что Порфирия Петровича от поругания хотите спасти! — объяснил свое ликующее лицо ротмистр. — Не сомневайтесь, оправдаю ваше доверие.

— Именно, ротмистр, от поругания! — сказал торжественно Ростопчин.

Рассеял все его сомнения драгун, а зря.

Как спас мумию Порфирия Петровича от поругания ротмистр Марков, вы скоро узнаете. Лучше бы он ее не спасал. Ему орден за это английский дали.

Картежником и пьяницей был драгун. На этом его ловкие английские люди подловили.

Прошлым летом проиграл драгун Марков в карты казенные деньги. Много проиграл. Ему после игры в номере застрелиться бы, а он только дуло к своему лицу примерял. Как, мол, ловчее будет: в висок свой бесшабашный или в глотку свою луженую пальнуть?

И висок ему было жалко — и глотку свою.

Жизнь ему, подлецу, было жалко!

Тут ему на выручку люди пришли.

Нет, они были не англичанами, но в интересах Англии сначала обыграли русского драгуна, а потом милостиво предложили ему денег, но с условием, что он эти деньги на английскую королеву отработает.