Фехтовальщица - [75]

– Не трогай, Генрих! Он мой, мой!

Де Шале не сразу, но опустил шпагу и с некоторым недоумением взглянул на девушку. Было видно, что его удержала не сама просьба, а странные слова в этой горячечной мольбе.

– О чем вы, сударыня?

– Я прошу вас, Генрих!

Маркиз нехотя убрал оружие в ножны, вернулся в седло, и они, оставив раненого графа на попечение его людей, поехали дальше.

– Давно вы знаете д’Ольсино, Жанна? – когда место стычки осталось далеко позади, спросил Генрих.

– Недели две.

– И с тех пор он ваш, как вы тут кричали?

– Да.

– Он что, вас обидел?

– Он приказал меня выпороть.

– Выпороть? – засмеялся Генрих.

– Что вы смеетесь? – нахмурилась девушка.

– Согласен, вас иногда надо пороть.

– Не больше, чем вас, сударь.

– А что там граф говорил про какого-то де Барбю?

– Как что? Вы же слышали – это его приятель, и его убили.

– Кто?

– Я.

– Вы шутите?

– Уже нет.

– Хм, занятно… Впрочем, после того, как вы отмахнули пол уха бедняге де Жуа, это неудивительно! За что же вы так отделали этого несчастного приятеля графа д’Ольсино?

– А это он меня порол.

– Ну, он всего лишь выполнил приговор суда, которым угрожал вам король, – опять засмеялся де Шале.

– Перестаньте, Генрих, это не смешно! Когда я сбежала из дома графа, Барбю гнался за мной! Он хотел меня убить! Я выстрелила в него из арбалета.

– Из арбалета? Превосходно! А что же у вас все-таки было с графом?

– Мои дела с графом д’Ольсино вас не касаются.

– А у вас еще остались с ним какие-то дела?

– Остались.

– Эх, надо было-таки прикончить этого прощелыгу! – вдруг с неподдельной досадой воскликнул де Шале.

– Всему свое время, сударь, – мрачно пообещала фехтовальщица.

– Но теперь д’Ольсино подаст на вас в суд за убийство де Барбю!

– Не подаст.

– Почему?

– У него самого открыт счет в аду.

7 часть. "Привал странников"

Посланница грозы

Женька не совсем поняла, зачем не сдержалась и рассказала фавориту короля о де Барбю. Искала ли она понимание, или ей хотелось щегольнуть своей воинственностью, или ее подвела обыкновенная девичья привычка поболтать, но о дальнейших своих планах относительно д’Ольсино и школы фехтования девушка больше не распространялась, вовремя осознав, что такому дворцовому разгильдяю, как маркиз де Шале, глупо говорить слишком много. Волей случая маркиз давал девушке отличную возможность находиться в Париже под именем баронессы Гонзалес, и этого было вполне достаточно, чтобы успеть найти покупателя.

Фехтовальщице нужен был другой помощник, не капризный фаворит, который уже имел на нее какие-то виды, а человек нейтральный, умный и относительно циничный. Циничных людей Женька не опасалась, – они были для нее, хотя и неприятной для чтения, но открытой книгой, и она вспомнила о де Ларме. Хитрый, с разбойничьими повадками, утонченный провансалец подходил в этом деле по всем меркам. Единственным слабым местом здесь было его близкое знакомство с де Беларом, но фехтовальщица была более, чем уверена, что своему другу Люис ничего не скажет. Она решила съездить к де Ларме сразу же, как только де Шале уедет и оставит ее одну.

Духота становилась невыносимой. По кромке горизонта в сторону города ползли тяжелые тучи, но Женька улыбалась.

По приезде в Париж Генрих устроил ее в гостинице «Привал странников», хозяйкой которой по причине инвалидности мужа была его жена Аманда Лукре. Поскольку здесь раньше жила и Мария Гонзалес, Генрих представил девушку не как испанку, а как свою дальнюю родственницу, ту самую Жанну де Шалье, протекции которой помешала добиться его симпатия к Жанне де Бежар.

– Это самая приличная гостиница в Париже, – заверил Генрих. – Хозяйка меня знает, и у вас здесь будет лучшее обслуживание, сударыня. К сожалению, я должен вернуться к королю.

– А вы успеете до грозы?

– Вы за меня беспокоитесь? Мне это нравится.

– Я беспокоилась бы за всякого другого на вашем месте.

– Ладно-ладно, пусть так. Я укроюсь в лесу, если гроза меня застанет, а там положусь на судьбу. Если Создатель ко мне еще благосклонен, я приеду завтра после полудня. Ведите себя хорошо и не убивайте никого до моего приезда.

Аманда поселила девушку в одном из номеров второго этажа. Женька проводила де Шале взглядом из окна, а как только он скрылся за поворотом, упала на кровать и около получаса лежала неподвижно, слушая гостиничные звуки и отдыхая от того жара, в который ее бросил душный полдень. Как бы то ни было, но она была довольна, – побег в Париж удался, у нее был дневник, и она не встретила Кристофа, встречи с которым опасалась больше даже, чем встречи с графом д’Ольсино.

За окном вдруг резко потемнело, раздался мощный раскатистый удар, будто на небесах вздумал поколоть орешки сам господь Бог, потом ярко сверкнуло, и зло застучал по крышам дождь. Женька вскочила, подбежала к окну, резко рванула створку и, посмотрев в ту сторону, куда уехал де Шале, невольно прижала рукой грудь. Под зеленым бархатом вдруг мягко толкнулось в ладонь сердце.

Город притих и потемнел. В тяжелом сумраке злорадно заблестели черепицы крыш, а шпили храмов стали похожи на иглы. Улицы мгновенно обезлюдели. Горожан словно смыло потоками грязной воды, которая неслась по переулкам, вымывая помои и мусор.