Фехтовальщица - [65]

– Не надо торопиться с выводами. Меня сейчас занимает девственность не вашего тела, а вашей души. Сначала я нарушу именно ее, и это будет наслаждение не грубое, а высокое, достойное нас обоих. Полагаю, что вы скоро поймете, о чем я.

Однако Женька хорошо поняла, что дело, в любом случае, одним «высоким» не ограничится.

– Ваши глаза будут светиться ужасом и восхищением, – продолжал д’Ольсино. – Вы сами захотите быть со мной.

– Что? С вами?

– Да. Сейчас сюда придут дети. Они привяжут нас друг к другу.

– Дети?.. Зачем? Что значит «привяжут»?

Но граф не ответил, он только улыбнулся и снял плащ, оставшись в одной сорочке и штанах. Его спортивную фигуру схватывал широкий пояс, который обычно предпочитали носить пираты или разбойники. На поясе висели два узких кинжала, и фехтовальщица уставилась на них как завороженная. Кинжалы были вставлены в золотые ножны, а рукояти их украшали мелкие красные камни, похожие на рубины. Возможно, это и были рубины, но сейчас они напоминали глаза хищников, затаившихся в засаде, и светились в полутьме мрачным предвкушением близкого пиршества.

– Нравится? – заметил взгляд фехтовальщицы д’Ольсино. – Теперь я окончательно уверен, что мы подружимся, если не в этой жизни, то в другой. Это те самые толедские стилеты, о которых я говорил. Хотите посмотреть лезвие? Впрочем, не будем торопиться. Вы еще увидите эти превосходные вещицы в работе.

Дети, о которых упоминал д’Ольсино, в самом деле, пришли. Это были роскошно одетые мальчик и девочка лет восьми-девяти. Их привел де Барбю, на лице которого продолжала блуждать все та же влажная улыбка. Дети поздоровались с графом, называя того по имени, и с любопытством посмотрели кругом. Привязанная к столбику кровати девушка их позабавила, но не удивила.

– Она тоже будет играть с нами? – спросил мальчик.

– Да, Доминик, – ответил граф.

– Но ты привязал ее, – не поняла девочка.

– Еще не привязал, Бертиль. Это только веревки.

– А где наша матушка? Ты говорил, что сегодня мы увидим ее.

– Увидите. Себастьян, госпожа де Рошаль уже приехала?

– Да, ваша милость.

– Филипп, проводи ее сюда.

Через минуту наверх поднялась девушка в дорогом платье и шляпе с тщательно завитыми перьями. Для дворянки девушка выглядела несколько необычно. Ее густые волосы цвета воронова крыла не были собраны в прическу, а свободно падали на плечи и спускались вдоль спины ниже, стянутой бархатным корсажем, талии. Кожа лица, неестественно бледная на фоне этих волос, казалась гипсовой маской. Только в черных глазах ее волновалось что-то почти безумное.

Филипп, подставил девушке стул, а сам, опустив припухшие глаза, подошел к графу.

– Может быть, вы разрешите мне сегодня уйти, ваша милость? – попросил он. – Я болен.

Слуга действительно мелко дрожал и, будто зяб, кутал одна в другую сухие руки.

– Молчи и делай, что велено, – велел граф.

Филипп еще ниже наклонил голову и отошел в сторону.

– Это они, Камиль? – кивнув на детей, спросила госпожа де Рошаль.

– Да, сегодня это будут они, Маргарита. Милые у меня сегодня пажи, верно?

– А эта девушка? Вы не говорили, что будет девушка, сударь.

– Эта девушка прелестна, госпожа де Рошаль. Ее присутствие здесь не случайно. Через пару часов мы вместе сядем ужинать, и я познакомлю вас с ней поближе.

– Но она, как будто, ваша пленница…

– Пока пленница.

Маргарита расположилась на приготовленном для нее стуле, который стоял напротив кровати, словно в неком театре, а граф подхватил детей и по очереди забросил их на кровать. Там они стали шутливо бороться, со смехом и визгом перекатываясь по широкому ложу как по спортивному мату. Граф криками подбадривал их, а потом сам присоединился к этой шумной игре, подбрасывая и валяя детей по кровати, словно любимых кукол.

– Камиль, когда же? – воскликнула Маргарита, не выдерживая какого-то странного напряжения, с которым она следила за этой непонятной игрой.

– Не мешай!.. – крикнул граф.

Взгляд его прозрачных глаз, которые близко видела Женька, изменился и закипел голубым пуншевым огоньком.

– Филипп, ленту! – велел д’Ольсино. – Филипп, ты что, не слышишь, старик?

Филипп упал на колени и трясущимися руками закрыл лицо. Ленту, сдернув ее со своей ноги, подала Маргарита. Подхватил шелковую полоску, граф подтащил к себе девочку и вдруг замотал и стянул ленту на ее худенькой шее. Доминик в ужасе отпрыгнул в сторону, но его поймал де Барбю и, крепко стиснув, зажал ему рот рукой.

Девочка забилась, словно глупая мушка. Ее движения становились все слабее, а хрипы все тише и тише… Маленькое лицо исказила страшная судорога… Женька замерла и смотрела на все это совершенно потрясенная, но еще надеялась, что это только дикая шутка свихнувшегося богача, которой он хотел ее попугать. Она даже не сделала никакой попытки ему помешать, хотя вполне могла бы достать графа ногой.

Когда Бертиль затихла, де Барбю бросил хозяину мальчика.

– Не надо, сударь! – закричал Доминик. – За что, сударь? Что я сделал! Я исправлюсь!

– Бертиль без тебя будет грустно, Доминик. Ты должен догнать ее, – сказал граф, глаза которого, как перевернутые зеркала, были обращены куда-то внутрь себя.

– Помилуйте, сударь!.. Мама! Мама!