Федоскины каникулы - [6]

— И трудно все это?

— Как тебе сказать. Легких работ не бывает. Зато интересно.

— Что же тут интересного? Целый день в лесу. Я ни за что в лесники не пойду.

— Кем же будешь?

— Таксистом! Все время по городу — ду-ду, ду-ду! Асфальт, красивые дома кругом, всюду люди. Хорошо! Не то что в лесу.

— Кому что нравится. А я вот с лесом давно подружился. Во время войны он меня и товарищей моих сколько раз от смерти спасал.

— Правда? Расскажите, дядя Петрусь!

— Как-нибудь расскажу.

— А когда вы теперь в лес пойдете?

— Я в лесу каждый день.

— Возьмите меня.

— Хоть завтра. Как думаешь, мать? — спросил дядя Петрусь тетю Настю.

— А далеко собираешься?

— В Савкин лес. Да ты не беспокойся, я хлопца на велосипеде подвезу.

— Тогда можно.

— Договорились. — И дядя Петрусь накрыл своей широкой ладонью лежавшую на столе руку Федоса. — Только вот что: спать сегодня пораньше ложись, а то завтра утром тебя и не разбудишь.

— Хорошо. Если надо, могу даже не ужинать. Прямо сейчас и лягу.

— Нет, уж это, брат, лишнее.

В дороге

Спал Федос тревожно, боялся проспать. Едва скрипнула кровать в соседней комнате, вскочил, начал торопливо одеваться.

Но дверь приоткрылась, и дядя Петрусь, появившись на пороге, сказал:

— Спи, неугомонный. Разбужу, когда время придет. Без тебя не уеду.

— Зачем же вы встали?

— Хозяйке собраться помогу. На ферму ей.

Федос разделся, забрался в еще не остывшую постель. И сразу же крепко уснул.

Приснилась мама. Она что-то делала, суетливо бегая по хате. Потом подошла, тронула его за плечо: «Вставай, Федос, пора». — «Посплю еще немножечко… Сегодня в школу не надо…» — «Как знаешь. Только в Савкин лес не попадешь». — «Тогда сейчас».

Открыл Федос глаза. А над ним — дядя Петрусь.

— А-а! — пробормотал Федос. — А я думал, это мама.

— Вставай.

Федос отбросил одеяло.

Завтракали втроем: Марыля, дядя Петрусь и он, Федос. Остальных дома уже не было. Когда убрали со стола, дядя Петрусь сказал:

— Возьми вон сумку с табуретки. Я велосипед выведу.

— А что в ней?

— Еда. Тетя Настя приготовила.

Утро было тихое, солнечное. Высоко в небе заливались жаворонки. Федос сидел на раме и держался за руль, на котором висела сумка с едой.

Тропинка пробежала сквозь траву и привела в сосновую рощу.

— Дядя Петрусь, зачем же мы велосипед брали? Лес — вот он, рядом.

— Лес — да не тот. Чтобы в Савкин попасть, надо этот лесок проехать, потом поляну, а потом еще болото обогнуть.

Дорога сворачивала то вправо, то влево. Под колесами мелькали солнечные пятна. Солнце уже встало, но в лесу не рассеялась еще ночная прохлада.

Над головою Федоса прогудел ранний шмель, где-то впереди порхала бабочка. На разные голоса пели птицы.

— Дядя Петрусь, кто это цвинькает?

— Синица дождя просит.

— Зачем же ей дождь?

— Низачем. Просто в народе так говорят.

— А кто это там в чаще плачет, как человек?

— Это черный дятел. Его песни всегда невеселые, даже когда все хорошо.

— Дядя Петрусь, а почему лес назвали Савкиным?

— Говорят, будто бы прятался там когда-то Савка. Давно это было, до революции. Бедных защищал, а богатым спуску не давал.

— Интересно. Как в сказке.

— Не сказка это, а быль, хоть и мохом поросла.

— Как мохом?

— Ну, не на нашей памяти было, а когда господа хозяйничали, когда тивуны[3] плетьми загоняли крестьян в барский двор на работу.

— Расскажите, дядя Петрусь!

— Длинная история.

— Ничего! Лес ведь Савкин тоже неблизко.

— Что Ладно, расскажу. Только давай уж тогда пешком пойдем, а то с велосипеда не очень-то расскажешь.

Давным-давно был помещиком в наших местах пан Пвук. Из немцев. Народ его Пауком окрестил. Все вокруг ему принадлежало: поля и деревни, да и сами мужики. Вот и жил он припеваючи, разве только птичьего молока ему не хватало. Зато у бедных мужиков дети даже хлеба вволю не ели. Но мало было этого пану. Издевался он над людьми своими, как только мог. Многих в могилу загнал.

Терпели люди. Говорили: «Плетью обуха не перешибешь».

А пан, знай, изгаляется себе. Однажды утром не с той ноги встал, управляющего вызвал и приказывает: «Послать в город дюжину холопов, пусть учатся. Мне и грамотные слуги тоже нужны». Что ж, панское слово — закон. Отобрал управляющий двенадцать хлопцев и отправил.

Был среди них и Савка Щелкун, сын крепостного крестьянина Якуба.

Остался Якуб на хозяйстве один. Тяжко старику без молодца-сына. Да что поделаешь? Пришлось меньшого сына о помощи просить. Мал Адась, слаб, да ведь и старик не сильнее. Так вдвоем, бывало, бревно и тащат полдня.

Как-то остался Адась дома один: старик Щелкун с самого рассвета на панском ноле траву косил. Глядь — пан со своими гостями скачет. Весело ему, а Адась так и похолодел: видит — панские кони их, Щелкунов, клин топчут!

Говорят: лучше с медведем обниматься, чем с паном повстречаться. Да ведь если рожь погибнет, что тогда? И семья с голоду умрет, и подати заплатить нечем будет…

Выбежал Адась из хаты, просит пана:

«Паночек, миленький, сверните в сторонку, бога ради! Это ведь наша полоска!»

«Прочь, быдло! — кричит пан. — Прочь, растопчу!»

И прямо на мальчонку коня направляет.

Увидел Адась над собою вспененную конскую морду, страшно ему стало. Бежать бросился. Да где там!

«Догнать и объяснить, что такое пан, а что холоп!» — пан Пвук своим гайдукам приказывает.