Федор Михайлович Достоевский - [3]

"Можно представить себе тот ужас, когда человечество, наконец устроившееся во имя высшей истины, вдруг узнает, что в основу устроения его положен обман, и что сделано это потому, что нет вообще никакой истины, кроме той, что спасаться все-таки нужно и спасаться нечем." Нужно потому, что ничто в этом мире не способно устранить дисгармонию. Нечем же в силу привычки к отождествлению, отсутствия веры. Человек вырывается из-под власти дьявольского пастора, но как тяжкое похмелье, болезненной раздвоенностью тяготит его "синтез самой пламенной жажды религиозного с совершенной неспособностью к нему".

Выдающаяся личность рождает и выдающиеся заблуждения. Гению достаточно минимальной оплошности, чтобы стать злодеем. Светоч мира всегда идет путем узким и скользким. На шаг отступив, на миг поскользнувшись, он наполняет мир такой злобой и похотью, что волосатые морды братьев меньших краснеют от стыда. "Один человек, который жил между нами, но конечно не был похож ни на кого их нас, непостижимым и таинственным образом почувствовал действительное отсутствие Бога и присутствие Другого, и перед тем, как умереть, передал нам ужас своей души, своего одинокого сердца, бессильно бьющегося любовью к тому, кого - нет, бессильно убегающего от того, кто есть. Всю жизнь он проповедовал Бога,...но...человек, у которого действительно нет Бога в душе, тем и страшен, что "приходит с именем Бога на устах"".

Жалость к обиженному и гнев на обидчика присущи каждому. Но простой человек лишь поможет пострадавшему и накажет виновного. Великий же обобщит, доведет до предела, и если хоть капля страстности, эмоциональности спрячется в глыбе сострадания, сделает вывод, что "самая природа человека...извращена. И нет средства иначе как через преступление ответить на ее требования, нет возможности другим способом устроить, сберечь и пожалеть племя извращенных существ, как приняв это самое извращение в основу; - собрать их рассыпавшееся стадо извращенной мыслью, ложь которой ответила бы лжи их природы."

ИВАН КАРАМАЗОВ

Отличительная черта этого персонажа - противоречие между конкретными мыслями и очищенными мировоззренческими установками, которым загрязненные бессознательные формирующие факторы не дают укорениться в потоке сознания. Иван признает Бога: "принимаю бога не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость его и цель его, нам совершенно уж неизвестные, верую в порядок и смысл жизни, верую в вечную гармонию,... убежден,... что весь обидный комизм человеческих противоречий исчезнет, как жалкий мираж,... что наконец, в мировом финале, в момент вечной гармонии, случится и явится нечто до того драгоценное, что хватит на утоление всех негодований, на искупление всех злодейств людей". Однако, признавая, отказываясь понимать: "где ж мне про бога понять... у меня ум... земной, а потому где нам решать о том, что не от мира сего".

Принятие Бога без понимания непрочно. Через неприятие "мира, им созданного" оно быстро иссякает. Рождается неспособность любить людей в частности, тогда как "принятие бога" обязывает любить целиком все человечество: "я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних... чтобы любить человека надо, чтоб тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое - пропала любовь". "Непонимание бога" - невозможность в конкретные моменты времени присваивать личности бесстрастные сознательные формы, содержание которых хотя посредством отвлеченных рассуждений и было сформулировано, но реализация осталась проблематичной.

Брат Дмитрий Карамазов испытывает то же самое: "что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой", "иной высший даже сердцем человек... уже с идеалом содомским в душе не отрицает и идеала мадонны", "широк человек, слишком даже широк, я бы сузил". Широкость - соседство неприглядных поступков и возвышенных идеалов - сочетание "величайшего благородства с величайшей подлостью" присуща в той или иной степени многим существенным персонажам Федора Михайловича.

Но если Дмитрий, когда поддается страстям, не перестает называть себя подлецом и злобным "насекомым", Иван имеет необходимость быть последовательным, то есть установить соответствие между своей естественной эмоциональностью, не позволяющей любить ближнего, и несомненными при этом идеями Бога и гармонии. Тогда появляется бунт - страсти пересиливают: "Я не хочу теперь ничего понимать. Я хочу оставаться при факте... Если я захочу что-нибудь понимать, то тотчас же изменю факту".

"Стояние на факте" - болезненная привязанность к гневу и нежелание с ним бороться, а вовсе не сострадание. Однако, противопоставление понимания факту говорит, что и от Бога и гармонии Иван не отказывается. Чтобы соединить эти два несоединимые свойства личности, ему приходится отвергнуть не высшие идеалы, а свое в них участие, восстать на них: "Не хочу гармонии, из-за любви к человечеству не хочу... Лучше уж я останусь при не отмщенном страдании моем и неутоленном негодовании моем, хотя бы я был и не прав. Да и слишком дорого оценили гармонию, не по карману нашему вовсе столько платить за вход. А потому свой билет на вход спешу возвратить обратно...Не бога я не принимаю,... я только билет ему почтительнейше возвращаю".