Федька-Зуек - Пират Ее Величества - [6]

Женился он в Благовещенске на дочери приказчика крупного универсального магазина «Кунст и Альберс» Джорджа Гордона, умершего в 1919 году от инфлюэнцы, и Нелли Карриген из Барнстейпла, Девоншир, Мэри (Марии Георгиевне), умершей в 1943 году от голодных осложнений после простуды, и имел от нее одного сына, похожего внешне на отца, Владимира, и одного, похожего на мать, Геннадия.

Владимир Краваткин в провинции скучал, томился и при первой возможности уехал учиться в Москву, которою бредил, в знаменитый МИФЛИ — Институт истории, философии и литературы. Но с первого курса его отчислили за неясное происхождение. Тут же призвали в армию, и, зная четыре языка, он и моргнуть не успел, как оказался в разведке. Сперва спецшкола, потом сложная невидимая работа по координации действий советских и английских диверсионных групп — сначала в Скандинавии, потом в зоне Южно-Китайского моря, от Сингапура до Гонконга и от Сайгона до Манилы. Дело было жутко увлекательно, опасно и требовало разносторонних и часто неожиданных познаний.

В апреле 1945 года майор Краваткин оказался в штабе Второго Дальневосточного фронта в Хабаровске, откуда был командирован в штаб Семнадцатой армии. Там и вспыхнул его роман с моей мамой — полуукраинкой-полуполячкой с примесью сибирско-казачьей крови. И в 1946 году майор Краваткин навсегда покинул Россию, увозя с собою жену и новорожденного сына. То есть меня.

Детство я провел, мотаясь за папой по четырнадцати странам и владениям бассейна издавна отцу известного Южно-Китайского моря. Отец любил эти душные, влажные земли, их тщедушных обитателей с птичьими языками и лукавыми глазами. Он с наслаждением торговался на рынках какого-нибудь забытого Богом («Но и Сатаной!» — уверял отец) селения в Малайе или Таиланде…

Я этого не понимал. Меня влекла никогда мною не виденная Европа. Но попасть в милую старую Англию мне удалось, только когда лейбористы провозгласили политику «К западу от Суэца» и в спецслужбах дряхлой империи пошли сокращения штатов, упразднение, одного за другим, целых отделов и служб, досрочные выходы на половинную пенсию и так далее.

Эта катастрофа в жизни отца по времени как раз совпала с порой моего поступления в университет. Конечно, о «каменных» Оксфорде и Кембридже нечего было и мечтать — слишком это дорогое удовольствие. Да и я, с моим колониальным произношением, был бы в почтенных стенах «каменных» университетов не более, чем мишенью для острот.

И я поступил в Манчестерский университет.

За пределами Англии мало кто знает, что такое Манчестерский университет и что такое сам Манчестер. Полагают, что Манчестер — это нечто вроде Бирмингема, закопченное и скученное. На самом деле Манчестер — чистейший город, задуманный и выстроенный белокаменным. И камни эти остаются белыми. Манчестер давно разбогател, и ему было на что содержать приличный университет и музеи, библиотеку и галерею, школы и больницы. По уровню социальной защищенности Манчестеру нет равных в Англии. Или не защищенности, а этой, как там ее называют, «социальной инфраструктуры».

Я окончил истфак, защитил магистерскую по современной истории на тему о вкладе некоренных народов Юго-Восточной Азии в становление и функционирование преступных структур региона — на примере китайской, русской и японской общин.

И сразу же меня разыскали американские цэрэушники. Они следили за мной давно, «радовались моим успехам». И пошло, и пошло! Они знают о двух веках, проведенных моими предками на земле Новой Англии. И убеждены, что и я подсознательно об этом помню. И о том, что если я собираюсь стать писателем, это тихое дело не помеха, а подспорье: ведь сколько известнейших писателей были сотрудниками спецслужб! Сомерсет Моэм, Грэм Грин, Андре Моруа… И мир повидать мне будет как писателю полезно и как человеку приятно. И мой долг перед свободным миром. И как заманчиво перепробовать женщин разных рас и национальностей! И как приятно всегда иметь вдоволь карманных денег. Короче, пробовали нажать одну клавишу — если нет отклика, не развивая тему, тут же пробовали другое, третье, четвертое…

И что скрывать, на определенных, довольно жестких для этой фирмы условиях я согласился. Каковы были мои условия?

Во-первых, я занимаюсь прозой, а в свободное время цэрэушными делами.

Во-вторых, они организуют мне поездки тогда, туда и настолько, когда, куда и насколько мне будет нужно.

В-третьих, я намерен в некоторых книгах всячески поносить ЦРУ — и чтоб они мне в этом не препятствовали и не мстили.

Наконец, в-четвертых, — никакой оперативной работы а ля Джеймс Бонд. Я только собираю, фильтрую и анализирую информацию.

И они приняли все мои условия так спокойно, что я тут же начал жалеть, что не попросил большего. Хотя весьма смутно представлял, чем бы это «большее» могло быть…

Писал же я главным образом исторические романы о веках давних в странах дальних. В сущности, все, мною написанное, так или иначе соприкасается с биографиями моих предков. Первой замеченной серьезными, «яйцеголовыми» критиками из «Атлантик Мансли» была моя «Тайна чистых» — о катарах и их единоверцах из Армении, Боснии и Прованса.