Фазовый переход. Том 2. Миттельшпиль - [86]

– Коньяк будете? – спросил Удолин Сарториуса. – Нет? Напрасно. Чрезвычайно способствует укреплению жизненных сил и долголетию, посмотрите хоть на меня. Это я, кстати, завёл в кругах тогдашней научной интеллигенции моду на хорошие коньяки. А то, словно кучеры, водку хлестали, причём плохую… Так вот, о «Детях». Эта организация мне с самого начала очень не нравилась, когда они там появились, в семьсот девяностом, кажется? Неприятные люди, фанатики, кальвинисты, жестоки и жадны до невозможности. Куда до них пресловутым «сионским мудрецам» и поклонникам богини Кали…[140]

Удолин внимательно посмотрел в глаза Сарториуса.

– Вижу, они вам тоже не нравятся. А как же так получилось, что эти ортодоксы оказались вне сферы вашего влияния? Неужели так трудно было справиться? Или – что?

Профессор подался вперёд, наклоняясь к собеседнику, и стал вдруг очень похож на Ленина с одной из многочисленных, посвящённых вождю знаменитых картин художника (не поэта) Бродского[141].

– Вы же сами должны всё знать, – ответил Сарториус, отстраняясь.

– Мы-то знаем, а вот почему вы в наших беседах мягко обошли эту тему? – поинтересовался Новиков. – Вроде договорились о полной откровенности в обмен на…

Сарториус печально вздохнул:

– Видите ли, эта тема как бы и не имеет отношения к нашим делам…

– Не вам судить, – голос Андрея стал ощутимо жёстче. – По какой причине вы не можете контролировать этих «деток» и какую часть реальной американской политики контролируют они?

Отвечать Сарториусу сильно не хотелось, но деваться было некуда:

– Больше ста лет назад моими предшественниками было заключено соглашение о разделе сфер влияния. «Дети» оставили за собой полное право решать, что есть «истинный американизм», и принимать любые меры к его сохранению. Нам предоставлена полная экономическая и политическая свобода в раз и навсегда установленных рамках. Вот вам пример – в обмен на полученные за военные поставки во время Второй мировой войны миллиарды и «невнимание» соответствующих структур к торговым операциям с Германией нам пришлось согласиться на вице-президента Трумэна[142]. И так далее…

– Они настолько сильны? – как бы удивился Удолин, неприятно пощёлкивая пальцами.

– В тех вопросах, что их интересуют, – они всесильны. Любая попытка конфликта с их руководством заканчивается смертью и полным разорением несогласных… Уж на что популярен был Кеннеди и его клан… Одного брата, президента, убили, второй брат, генеральный прокурор, получил недвусмысленный намёк – забыть об этом неприятном инциденте и заняться семейными делами. Не послушался, решил тоже баллотироваться – убили и его. И опять никаких концов. Было ещё несколько случаев, не только в США, но и в других странах. С тех пор установился статус-кво.

– Поэтому вы предпочитаете жить на своём острове и в другой реальности? – догадался Удолин.

– В том числе и поэтому…

– Ну, как говорят в России, не так страшен чёрт… Как я понимаю – вам было просто стыдно признать, что какие-то там… Они что, по-вашему, потусторонние существа? Так я, к вашему сведению, специалист в этом вопросе. Навыками экзорцизма владею…

– Я бы не советовал вам недооценивать противника, – осторожно сказал Сарториус.

– А почему – противника? – вдруг спросил Шульгин. – Очень может быть, что на определённом этапе они окажутся нашими верными союзниками…

– Сами об этом не подозревая, – тихо хихикнул довольно уже расслабившийся Удолин. – А вы – просто о них забудьте. Вам своих забот довлеет…[143]

– Только сами как следует поверьте, Магнус, – сказал Новиков, – именно что окончательно поверьте (знание тут ни при чём) – никакие ухищрения и самые хитроумные выдумки, на которые вы мастер, кто же спорит, не в состоянии больше что-то в вашем положении изменить. В ту сторону, которую вы считаете для себя предпочтительной. Выбор прост до удивления – печальный конец от рук хоть «детей», хоть кого угодно, если мы раздумаем вас защищать, или – жизнь, причём настоящая, полноценная жизнь, о какой вы давно успели забыть. Как будто снова вернутся ваши сорок лет, вы поймёте, что бодры, здоровы, полны энтузиазма и вам совсем не хочется круглосуточно просиживать в офисах, перелистывая пыльные бухгалтерские книги и вычисляя проценты со сложных процентов, чтобы пополнить свои активы ещё на миллиард или пять.

Вам захочется скитаться по миру, встречать в портовых тавернах прекрасных женщин и отважных мужчин, которые могут стать вашими друзьями. Вы сможете взойти на палубу парусного клипера и отправиться на другой край света в поисках того, что стоит искать. Прожив свои восемьдесят шесть, вы, кажется, так ни разу и не имели возможности понять, что такое настоящая жизнь… – Андрей произнёс эти слова совершенно искренне, в надежде, может быть, слегка наивной, что они затронут какие-то ещё уцелевшие струны в душе прожжённого циника, человека без принципов, убеждений, имени и родины.

Но скорее всего надежда эта не была такой уж наивной. Андрей за минувшие годы, которых набралось уже раза в три больше, чем биологических лет, узнал, повидал и передумал слишком много, чтобы так примитивно заблуждаться. И вполне наглядно представлял себе состояние человека, последние лет двадцать почти ежедневно задумывающегося – а не последний ли день он сегодня живёт, сам ли ляжет вечером в свою постель или его ложем станет прозекторский стол и каков будет неизбежный конец – мгновенным, от обширного инфаркта, инсульта, оторвавшегося тромба, или затянется на многие годы в инвалидной коляске, в больничной палате под аппаратом круглосуточного гемодиализа и искусственной вентиляции лёгких.