Фаворит - [45]

– Да, – сказал я задумчиво, – действительно. Но они должны были бы понять, что, убив одного, они могут окончательно подчинить себе остальных.

– Не думайте, что я не понимаю этого, – мрачно сказал он. – Но и для них большая разница – шесть месяцев или пожизненная тюрьма, а то и виселица. Я думаю, это их и останавливает. У нас все-таки не Чикаго, хотя порой и начинаешь в этом сомневаться.

Я сказал:

– Если эта банда не сможет шантажировать вас, они попытаются навязать рэкет тем, кто не знает о вашей системе и о ваших собаках...

Он перебил меня:

– На этот счет мы тоже кое-что придумали. Каждую неделю мы печатаем в брайтонской газете объявление, что всякий, кому угрожают вымогательством под видом «защиты», может обратиться по адресу: почтовый ящик номер такой-то, и ему помогут. Действует безотказно, могу вас уверить.

Кэт и я смотрели на него с искренним восхищением.

– Вас должны были произвести в генералы, – сказал я.

– И не с такими делами приходилось справляться, – сказал он скромно, – всякое в жизни было. Сколько юнцов лейтенантов, которые попадали на войну прямо из своих школ, бегали за советом к кадровому военному! – Он поднялся с места. – Ну ладно, как насчет рюмочки?

Но Кэт и я поблагодарили его и сказали, что нам пора – было уже восемь часов. Мы уговорились с Томкинсом обмениваться новостями о боевых действиях и расстались самыми лучшими друзьями. Но погладить Принца я не решился.

Тетя Дэб сидела в гостиной, постукивая ногой по полу.

Кэт очень мило извинилась за наше опоздание, и тетя Дэб оттаяла. Видно, она и Кэт были очень привязаны друг к другу.

За обедом Кэт, обращаясь главным образом к дяде Джорджу, дала полный отчет о наших приключениях. Она шутливо упомянула о блуждающем лошадином фургоне и поиздевалась над бутербродами с рыбой в отеле «Плаза», что вызвало мягкий упрек со стороны тети Дэб, считавшей этот отель самым гостеприимным в Брайтоне. Я почему-то вспомнил легкомысленную Мэвис, которую я, может быть и несправедливо, заподозрил в том, что она на свой лад обслуживает постояльцев верхних этажей.

– А потом мы зашли выпить в чудесный маленький кабачок «Голубой утенок», – сказала Кэт, пропустив эпизод в телефонной будке и наши остановки на углах улочек. – Там я порезала руку, – она показала повязку, – слегка, конечно, и мы зашли на кухню, чтобы смыть кровь. Поэтому мы и опоздали. У хозяев бара самая свирепая овчарка, какую я когда-либо видела. Она зарычала на Аллана так, что он затрясся, как желе... – Кэт сделала паузу, чтобы проглотить кусок.

– Вы не любите собак, мистер Йорк? – презрительно спросила тетя Дэб. Она безумно любила свою таксу.

– Смотря каких, – сказал я.

– Ну, Принц-то вам не слишком понравился, – заметила Кэт. – Наверно, его назвали Принцем потому, что он черный. Черный Принц! Зато полезная собака. Если б вам пересказать все, что хозяин «Голубого утенка» говорил мне и Аллану о делах, которые творятся в нашем респектабельном Брайтоне, вы бы ночей не спали.

– Тогда, пожалуйста, не надо, Кэт, душенька, – попросила тетя Дэб. – У меня и без того бессонница.

Я взглянул на дядю Джорджа, желая узнать, не обиделся ли он на то, что ему не дали дослушать до конца. Но он вдруг резко отодвинул, почти оттолкнул свою тарелку. А перехватив мой взгляд, сказал с кривой улыбкой:

– Очевидно, расстройство пищеварения. Это тоже одна из неприятностей, которые приходят с возрастом. Мы, знаете ли, превратились в пару старых кляч.

Он попытался хихикнуть, но смех не получился. Его розовые щеки посерели, и лицо покрылось испариной. Что-то действительно очень плохое произошло в мирке дяди Джорджа.

На лице тети Дэб появилось озабоченное выражение, и, желая по укоренившейся привычке оградить ее от неприятностей, он сделал над собой усилие, отхлебнул глоток воды и вытер губы салфеткой. Я видел, что у него дрожат руки. Но у этого человека под слоем жира была стальная броня, и, откашлявшись, он заговорил обычным спокойным тоном:

– Кэт, дорогая, я забыл сообщить, что в твое отсутствие звонил Грегори. Он сказал, что у Поднебесного повреждена нога и он не сможет участвовать во вторник в скачках в Бристоле, как было намечено.

У Кэт вытянулось лицо.

– Он что, сильно захромал? – спросила она.

– По-моему, Грегори упомянул о накостнице. Но ведь у него не было переломов? А? Очень, очень странно, – сказал дядя Джордж. Он, по-видимому, был озадачен, и Кэт тоже.

– У лошадей на ногах иногда образуется твердая опухоль, – пояснил он. – Это и есть накостница. Пока опухоль растет, она болезненна, но это длится недолго. Две-три недели, и Поднебесный опять будет в форме.

– Вот проклятие! – сказала Кэт. – Я так мечтала о вторнике... Скажите, Аллан, вы поедете в Бристоль, если моя лошадь не будет участвовать?

– Да, – сказал я. – Я буду там скакать на Палиндроме. Приезжайте и вы, Кэт, буду очень рад вас видеть. Я говорил с жаром, и это заставило тетю Даб выпрямиться и бросить на меня весьма неодобрительный взгляд.

– Если молодую девушку слишком часто видят в обществе жокеев, это наносит вред ее репутации, – сказала она.

В одиннадцать часов, когда дядя Джордж, запер дверь кабинета, где хранилась его коллекция, и когда тетя Дэб выпила на ночь снотворное, Кэт и я вышли из дому, чтобы завести ее машину в гараж. В спешке перед обедом мы оставили ее на подъездной аллее.