Фаворит - [28]

Я понял вдруг, что и «несчастный случай» с Биллом, и моя история с этим фургоном, взятые вместе, могли навести меня на след того, кто все это замыслил. Было вполне логично предположить, что это был один и тот же человек. Оба покушения были чересчур сложны, чересчур тщательно разработаны, притом что всего этого можно было добиться гораздо проще. В моем сознании возникли слова «окольный путь», и я копался в памяти, стараясь доискаться, откуда они взялись. В конце концов я вспомнил угрожающее письмо, которое получил Джо Нантвич с опозданием на десять дней. Но потом я решил, что тревоги Джо никак де связаны со смертью Билла.

И нападение на Билла и предупреждение, полученное мной, решил я, были выполнены более жестоко, чем они били задуманы. Билл погиб в какой-то мере от случайности, а со мной обошлись бы менее жестоко, не пытайся я бежать. Я пришел к выводу, что мне надо искать человека с богатой фантазией, человека, который собирался быть жестоким только до известных пределов и у которого маленькие петарды благодаря своей сложности взрывались с большей силой, чем это было задумано.

И меня утешала мысль, что мой противник не обладает сверхчеловеческим умом. Он мог делать ошибки. И пока самой большой его ошибкой, подумал я, было то, что оно такими трудами передал мне предупреждение, единственным результатом которого было мое решение действовать еще энергичнее.

Два дня я ничего не предпринимал. Невредно было сделать вид, что предупреждение подействовало.

Я играл с детьми в покер и проигрывал Генри, потому что был занят мыслями о делах его отца.

– Ты совсем не думаешь, как ходишь, Аллан, – сказал Генри с насмешливым сочувствием, Отняв у меня десять фишек, когда у него на руках были только две пары.

– По-моему, он влюбился, – сказала Полли, глядя на меня оценивающим взглядом. – Этого еще не хватало!

– Тьфу! – сказал Генри, тасуя карты.

– Что такое «влюбиться»? – спросил Уильям, который, к большому неудовольствию Генри, играл «в блошки» своими фишками.

– Всякие охи-вздохи, – сказал Генри. – Поцелуи и прочая ерунда.

– Значит, мама в меня влюбилась, – сказал Уильям.

– Не будь дураком, – сказала Полли с высоты своих одиннадцати лет. – Любовь – это когда свадьба, невеста, конфетти и все такое.

– Ну, Аллан, – сказал Генри оскорбительным тоном, – живо кончай со своей любовью, а то у тебя не останется ни одной фишки.

Уильям взял свои карты. У него широко раскрылись глаза и рот. Это означало, что у него по меньшей мере два туза. Тузы были единственными картами, с которыми он начинал торговаться. Я видел, как Генри искоса взглянул на него и снова стал смотреть в свои карты. Он сбросил и прикупил, три карты и, когда до него дошла очередь, сделал пас. Я перевернул его карты лицом – у него были две дамы и две десятки. Генри был реалистом. Он знал, когда надо сдаваться. И Уильям, прыгавший от восторга, выиграл всего лишь четыре фишки, когда на руках у него было три туза и пара пятерок.

Не в первый раз я подумал о причудах наследственности. Билл был дружелюбный человек, настоящий мужчина со множеством достоинств. Сцилла очень подходила к нему, она была любящая, добрая женщина. Но ни один из них не был одарен чрезмерным интеллектом, и тем не менее наградили своего старшего сына исключительным, острым умом.

И мог ли я предположить, снимая карты для Полли и выравнивая стопку фишек для Уильяма, что Генри уже хранил в своем проницательном девятилетнем мозгу ключ к разгадке гибели его отца?

Он сам этого не знал.

Глава 6

Челтенхэмский национальный фестиваль конного спорта открывался во вторник второго марта.

Предстояли три дня скачек высшего класса, и в конюшни собрали воедино лучших в мире скаковых лошадей. Их перевозили из Ирландии на пароходах и на самолетах; здесь были отливающие золотом гнедые скакуны, получившие уже кучи призов и кубков по ту сторону Ирландского моря.

В Достершире скапливались фургоны, перевозившие лошадей из Шотландии, из Кента, из Девоншира, отовсюду. Они везли победителей Большого Национального приза, чемпионов по взятию препятствий, мастеров гандикапа, блистательных скакунов: это была элита скаковых лошадей.

Рассчитывав на четыре большие скачки в течение трех отведенных на это дней, сюда устремились все жокеи-любители, которые могли выпросить, одолжить или купить на это время скаковую лошадь. Скакать в Челтенхэме было великой честью, а выиграть – незабываемым в жизни событием. Жокеи-любители ждали этого фестиваля со страстным нетерпением.

И только Аллан Йорк не испытывал этого страстного нетерпения, когда ставил свой «лотос» на стоянку. Я не мог бы этого объяснить, и сам, но почему-то вдруг ни шум собирающейся толпы, ни полные ожидания лица, ни бодрящий холодок солнечного мартовского утра, ни перспектива скакать на трех хороших лошадях – абсолютно ничто меня не трогало.

У главных ворот я нашел продавца газет, с которым разговаривал тогда в Пламптоне. Это был коротенький, плотный кокни с большими усами и веселым нравом. Он увидел, как я вхожу, и протянул мне газету.

– Привет, мистер Йорк, – сказал он. – Нравится вам ваша сегодняшняя лошадка?