Фаворит - [2]

Я снял седло и, оставив миссис Мервин принимать поздравления, протолкался в весовую. Я уселся на весы, был признан соответствующим норме и, пройдя в раздевалку, положил на скамью свои вещи.

Клем, гардеробщик, присматривавший за моими вещами, подошел ко мне. Это был маленький, очень чистенький и аккуратный старичок с обветренным лицом и руками, на которых жилы выступали, как туго натянутые веревки.

Он поднял мое седло и ласково погладил его. Я подумал, что это стало у него привычкой. Он гладил седло, как другой, погладил бы щеку красивой девушки, наслаждаясь мягкостью и нежностью кожи.

– Хорошо проскакали, сэр, – сказал он, но вид у него был не слишком радостный.

Я не хотел, чтобы меня поздравляли. Я сказал отрывисто:

– Должен был выиграть Адмирал.

– Он упал? – спросил Клем с беспокойством.

– Да, – ответил я. Я сам не мог понять почему, сколько ни думал.

– Майор Дэвидсон в порядке, сэр? – спросил Клем. Я знал, что он обслуживал и Билла тоже, которого считал чем-то вроде младшего божества.

– Не знаю, – сказал я. Но я знал, что лука седла угодила ему прямо в живот всей силой тяжести лошади, упавшей на него. «Какие шансы у него, у бедняги?» – подумал я.

Я просунул руку в меховую куртку и пошел в пункт скорой помощи. Жена Билла стояла возле закрытой двери. Бледная, дрожащая, Сцилла изо всех сил старалась не поддаваться страху. На ее маленькой стройной фигуре было пунцовое платье, а на темном облаке ее кудрей красовалась норковая шапочка. Она была одета для праздника, а не для горя.

– Аллан, – сказала она с облегчением, увидев меня. – Доктора осматривают его и просили меня подождать. Как ты думаешь, ему очень плохо? – Она словно умоляла меня, а мне нечего было ей ответить. Я обнял ее за плечи.

Она спросила, видел ли я, как Билл упал. Я ответил, что Билл ударился головой и, должно быть, получил легкое сотрясен?: мозга.

Дверь открылась, вышел высокий, стройный, холеный человек. Это был доктор.

– Вы миссис Дэвидсон? – спросил он Спиллу. Она кивнула.

– Боюсь, что вашего мужа придется отправить в больницу, – сказал он. – Было бы неразумно отпустить его домой, не сделав рентгеновский снимок.

Он ободряюще улыбнулся, и я почувствовал, как напряжение Сциллы несколько улеглось.

– Можно мне видеть его? – спросила она.

Доктор заколебался.

– Можно, – сказал он наконец, – но он почти без сознания. Он слегка ударился. Головой. Так что не следует его беспокоить.

Когда я двинулся, чтобы пройти вслед за Сциллой, доктор остановил меня, положив мне руку на плечо.

– Вы мистер Йорк, верно? – спросил он. За день до этого он давал мне больничный листок, я тогда слегка приложился.

– Да.

– Вы хорошо знаете эту пару?

– Да. Я по большей части живу у них. Доктор в раздумье сжал губы. Потом он сказал.

– Дело плохо. Сотрясение не главное, у него внутреннее кровоизлияние, похоже, что разрыв селезенки. Я звонил в больницу, чтобы там все подготовили для операции.

Пока он говорил, подошла карета скорой помощи. Она двинулась на нас задним ходом. Из нее выскочили санитары, открыли дверь, вытащили длинные носилки и бросились в пункт первой помощи. Доктор пошел следом за ними. Вскоре они опять появились, неся Билла на носилках. Сцилла шла за ними, на лице у нее была глубокая тревога.

Обычно такое решительное, насмешливое, загорелое лицо Билла сейчас было безжизненным, голубовато-белым, покрытым мелкими каплями пота. Он слабо дышал раскрытым ртом, и его руки беспокойно теребили покрывавшее его одеяло. На нем все еще был его яркий жокейский камзол, и это было особенно жутко.

Сцилла сказала мне:

– Я еду с ним в карете скорой помощи. Ты можешь приехать в больницу?

– Мне нужно участвовать еще в последней скачке, – сказал я, – а сразу после этого я приеду. Не волнуйся, все обойдется. – Но сам я не верил этому. И она не верила тоже.

Когда они уехали, я мимо весовой, через парк вышел на берег реки. Вздувшаяся от растаявшего снега Темза, коричнево-рыжая и серая от гребешков белой пены, вырывалась из тумана в ста ярдах справа от меня, пенилась, огибая излучину, на которой я стоял, и снова исчезала в тумане. Туман и неизвестность ждали ее впереди. В этом мы были с ней похожи.

Потому что в несчастном случае с Биллом было что-то не так.

В Булавайо, где я учился в школе, наш математик тратил много часов – я считал даже, что слишком много, – приучая нас делать правильные выводы из минимума данных. Дедуктивный метод – его хобби – он перенес в свою профессию, и нам иногда удавалось с вопросов алгебры и геометрии сбить его на проблемы Шерлока Холмса. Он воспитывал класс за классом, в которых ребята проявляли острую наблюдательность, замечая, как снашиваются носки башмаков у поденщиц и у викариев и какие мозоли характерны для арфистов. При этом школа славилась успехами в математике.

Теперь, отделенный тысячами миль и семью, годами от раскаленной солнцем классной комнаты в далеком Булавайо и чувствуя, что замерзаю в английском тумане, я вспомнил о своем учителе математики и, мысленно перебрав имеющиеся у меня факты, принялся их анализировать.

Дано: Адмирал, великолепный прыгун, упал на полном скаку без всякой видимой причины. Служитель ипподрома, перед тем как мы с Биллом подошли к препятствию, пересек скаковую дорожку позади забора, но в этом не было ничего необычного. А когда я взял препятствие и, обернувшись, взглянул на Билла, где-то на самой границе моего поля зрения блеснул тусклым, влажным блеском какой-то металлический предмет.