Фавор и опала - [16]

— Спасибо, Андрей! Жалую тебе десять рублей и чарку вина. — И государь подал победителю свою серебряную чарку.

— Которого бьёшь, Андрей? — поинтересовался потом государь.

— Да вот с этим, государь, четвёртый пяток покончил.

— Молодец! Ну расскажи, Андрей, страшно тебе бывает, когда эдакий зверь на тебя полезет? — продолжал расспрашивать государь.

— Большого страха не должно быть, ваше величество, привычка, да опять же и опасности большой нет, — вмешался князь Алексей Григорьевич.

Андрюха перевёл свои добрые большие глаза на князя.

— А что, ваша милость, — вдруг обратился он к князю с невиннейшим видом, — Богу ты молишься, чай, кажинный раз, как ложишься спать?

— Ну, что ж тебе из этого? — грубо и надменно оборвал его князь.

— А зачем молишься? — с тем же добродушием продолжал Андрюха. — Знамо, оттого, что не ведаешь своего часа. Кажинному человеку свой час страшен, а в нашем деле евтот час близок, ух как близок… Иной зверь ни за што не станет на лапы, хоть што хошь, вот тут и ломайся с ним! Иной раз рука сфальшивит, рогатина по шерсти скопынет, али мишка сорвёт…

Между тем привезли дровни и стали наваливать тушу; насилу навалили зверя, такой оказался грузный.

Вечерело. Охотники отправились к палаткам, где приготовлена была для придворных обильная закуска. Бывая почти постоянно на охоте, государь привык выпить лишнюю рюмку, а за ним пили и все, старые и малые, мужчины и дамы, озябшие на морозе. Вино развязывало языки, со всех сторон сыпались остроты, шутки, анекдоты, хвастливые рассказы и споры охотников. Вообще в отъезжем поле дышалось всем вольнее, о придворном этикете не было и помину, почти каждый из охотников мог обращаться к государю свободно. За стол садились без чинов, но как-то случалось так, что подле государя всегда занимала место старшая дочь Алексея Григорьевича, княжна Катерина, а подле неё — свояк австрийского посланника, молодой и красивый офицер Милезимо.

— Изволили забыть, государь, откушать своего любимого венгерского, — напоминал князь Алексей Григорьевич, указывая на стоявшую перед государем бутылку.

Государь выпил полстакана.

— А где наш Иван? — вдруг спросил он, вспомнив, что несколько дней не видел друга.

— В Москве, государь, — отвечал князь и потом добавил с ядовитой улыбкой: — Видно, скучно ему здесь.

— Верно, охотится в Москве за дичью, — улыбнулся государь. — А тебе что, князь Фёдор? — спросил он, увидя подходившего к нему своего обер-егермейстера, Фёдора Васильевича Долгорукова.

— Прошу, ваше величество, меня уволить.

— Куда и надолго ли едешь, Фёдор?

— Может, и надолго, государь, надо в вотчину.

— Катя! Княжна Катя! — кричал между тем Алексей Григорьевич дочери, о чём-то с заметным оживлением говорившей с Милезимо. — Отчего ты не потчуешь государя?

Княжна с едва уловимой досадой обернулась к государю и налила ему снова стакан вина. Государь поблагодарил, взяв её руку и поцеловав. Оттого ли, что выпитое вино возбуждало кровь, или действительно воодушевлённое личико княжны Катерины как-то показалось особенно привлекательно, но только остальное время государь почти не отрывал жадного взгляда от нежной грациозной фигуры девушки.

Давно стемнело и было время собираться на назначенный ночлег. Вслед за государем все охотники поднялись с мест.

— Завтра вечером, в саду, — тихо обронила княжна Катерина своему соседу Милезимо.

По заранее определённому расписанию для ночлега была выбрана деревня Горенки, принадлежавшая князю Алексею Григорьевичу, но на этот раз судьба расстроила предположения. В то время как государь вышел из палатки и готовился сесть в ожидавшие его сани, подскакал гонец из Москвы с письмом от Андрея Ивановича. С досадой и явным нетерпением государь развернул записку и прочёл несколько строк кудреватого почерка воспитателя:

«Не благоугодно ли будет вашему величеству поспешить с возвращением в Москву, если пожелаете проститься с сестрицей? Здоровье её высочества Натальи Алексеевны в таком положении, что надеяться на продолжение драгоценной жизни невозможно».

С минуту стоял государь в нерешимости. Ему так хотелось ехать в Горенки, где так приятно проходило время, не то что в Москве, где скука, принуждение да нравоучения; притом же в его ли власти помочь сестре! А с другой стороны, если сестра умрёт, не простившись с ним, сестра, которая так любит его и которой, может быть, сделается лучше, если он приедет, может быть, и совсем выздоровеет… Нет, надобно ехать к ней… Андрей Иванович недаром зовёт… и доброе чувство взяло верх.

Через минуту сани государя летели в Москву, далеко оставляя за собой растянувшуюся цепь отставших экипажей. Государь торопил. По чрезвычайной подвижности чувств он теперь горел желанием скорее увидеться с сестрой, забыв о Горенках и об охоте.

— Который час, Андрей Иваныч?

— Двенадцать, матушка княжна, только двенадцать.

— Что это, как тянется время, тоска… Словно свинцом сдавило грудь… Не нарочно ли ты переводишь часы, Андрей Иваныч? — жаловалась великая княжна Наталья Алексеевна, полусидя на постели и опираясь спиной на подушки, сидевшему против неё в глубоком кресле барону Андрею Ивановичу.